Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

— Это… это уму непостижимо! — воскликнул он, пнув стул.

Стул был тяжелым, из дуба сделанным, а потому к пинку отнесся преравнодушно. И Вильгельма это, кажется, разозлило пуще прежнего. Во всяком случае шаги он ускорил, а описав очередной круг по столовой, — даже Монк отложил надкушенную булочку, наблюдая за метаниями старшего дознавателя, — остановился у стены. С гербом.

Плюнул под ноги.

— Невероятно… чтобы здесь… сейчас… с попустительства короны и такое…

— Я бы сказала, что не с попустительства, — заметила я.

Булочки с корицей сегодня были на диво хороши. Что-то наша кухарка добавляет в тесто, отчего делается оно легким и воздушным?

— … - от души произнес Вильгельм.

— А при полной поддержке, — и в начинке помимо корицы ощущается легкая кислинка. Лимонный сок?

Я эту женщину время от времени проверяю, просто вот не верится, что человек обыкновенный, всецело лишенный магических способностей, может создать что-то этакое.

Вильгельм снова выругался, но уже без прежнего энтузиазма. И опять. И сел на пол.

— А ведь они знали, — сказал он тихо.

— Кто?

— Магистр, — Диттер впился в сотворенный им бутерброд. — Он точно знал. Возможно, пара-тройка субкардиналов из числа доверенных.

Понятно. Кризис принятия истинной сути власти.

— Знали и…

— И сочли выгодным, — соус вытекал, и Диттер ловил его пальцами. — Если бы задумка удалась… многое можно было бы изменить и в Церкви.

О да… забрать дар у тех, кому он не нужен, возможно, щедро одарив, а может, воззвав к совести и душе. Избавить людей, подобных Гертруде, от бремени темной силы, даже если сами люди не против подобного бремени, то всегда есть кто-то, кто лучше знает, как им жить, и волей закона имеет право распоряжаться…

Усилить позиции Церкви.

И даже не столько в Империи, которая хоть велика, но отнюдь не безгранична, а вот Церковь, та границами государства не связана. И окажись в ее распоряжении инструмент столь полезный, она нашла бы, как использовать его с наибольшей выгодой.

Похоже, что-то подобное пришло в голову Вильгельма, если он вдруг поник. Плечи опустились. Даже потянуло подойти и погладить.

— В отставку подам, — сказал Вильгельм. — Я… многое готов принять, но… не такое… они всегда говорили, что мы стоим на страже закона… что только мы и способны сдержать амбиции магов…

— А наши сдерживать уже некому, — произнес Диттер и икнул.

А Монк ничего не сказал. Прикрыл глаза и потянулся за булочкой. Для него, верно, новость и не была новостью, но… мог бы утешить мальчика, право слово. Мучается же.

— Кстати, как думаешь, — я решила отвлечь бедолагу от мыслей грустных и бесполезных. А то ведь взбредет ему в голову глупость какая, к примеру, начальство любимое обвинить… или, еще хуже, газетчикам открыться… — Почему вас только трое?

— Что?

Вильгельм моргнул.

Знаю я таких, сколь сильные эмоции он ни испытывает, но долго гореть не способен. А значит, надо лишь перевести его гнев праведный в иное, более продуктивное русло.

— Вас, — повторилась я, — здесь лишь трое… а между тем целый дом мертвецов. Подвал, костями забитый… явно не случайный. Убийства и секта… а инквизиторов трое. Один — недоучка. Второй еле дышит. А третий въедливый, но с характером поганым…

Вильгельм все же вернулся к овсянке, ковырнул и сунул в рот.

— Думаешь, уберут?

— Почти уверена, — сказала я. — Если вы в процессе не преставитесь.

Как ни странно, но к новости этой он отнесся не в пример спокойней, нежели к маминому письмецу. А на него чары кинул и сложные, пусть лист и без того заговорен, но с чарами оно надежней будет.

— И к слову, — я не любила говорить вещи очевидные, но… — У них ведь получилось силу передать.

А в подобные совпадения я не верю.

Значит, эксперимент был продолжен и… я знаю, кому задавать вопросы.

Разлюбезный дядюшка мой обретался в доходном доме весьма приличного уровня. Построенный на Третьей линии, — первых двух в городе не было, но наличие этой самой третьей мало кого смущало, — он радовал глаз солидными формами и неестественной белизною. Она как-то особенно бросалась в глаза в такой мерзкий день, как сегодня.

Приятной наружности консьерж осведомился, куда мы направляемся, оценив при том и мою соболью шубку, и костюм Вильгельма, и тросточку Диттера.

Поклонился. Проводил до лифта и передал на руки мальчику в красной форме, чрезвычайно гордому ролью своей. Поднимались мы долго. Лифт скрипел, покачивался, а я раздумывала, придется ли дядюшке пальцы ломать или так договоримся?

Вот ведь… а я уже его в наследники записала. И как быть?

Открыли нам сразу. И дядя махнул рукой, мол, проходите.

Свежо. И уныло. Пусть мебель дорогая, качественная, а на полу ковер положили тоже не из дешевых, но все одно уныло. Ощущение, что комнаты нежилые. Уж больно все… правильно? Упорядочено? Безлико. Темные портьеры, темное окно. Стол у окна единственным островком жизни в застывшем этом порядке. Груда бумаг, переполненная мусорная корзина.

— Чем обязан? — дядюшка поднял бумажный ком и попытался пристроить в корзину.

— Этим, — я протянула матушкино письмо. — Вопросы возникли, но ты, как понимаю, клятвой связан…

Ибо глупо полагать, что подобные дела вершились исключительно под честное слово.

Дядюшка пробежался взглядом по строкам и вздохнул.

— Я их предупреждал, что замять подобное вряд ли выйдет… и участвовать в безумной этой затее не желал.

— Но участвовали? — Вильгельм сунул нос в бумаги, нимало не стесняясь присутствия хозяина. Правда, дядюшка наблюдал за инквизитором снисходительно.

— Клятва роду… я не имел права отказать главе рода. В чем бы то ни было, — а вот это признание далось нелегко. — Мне повезло, что в свое время я был сочтен в достаточной мере бесполезным, чтобы меня вообще отпустили из дому… присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома.

И показалось, произнес он это с насмешкой.

Я смотрела на дядюшку.

Да, мы особо не были близки. Скажу больше, мы и знакомы-то были весьма поверхностно. Я ему не нравилась, я остро ощущала это и не имела особого желания продолжать знакомство. Он, в свою очередь, любезно не искал встреч.

И пожалуй, это делало нас обоих счастливыми.

А на отца он не похож. И на Мортимера. Тот рыхлый, расплывающийся, несмотря на корсеты и ладно скроенные костюмы. Дядюшка Фердинанд высок даже для мужчины. Я ему и до подбородка не достаю. Сухопар. Сложен в целом неплохо, но худоба создает иллюзию некоторой дисгармоничности. Конечности его кажутся чересчур длинными, равно как и шея.