Книга Прими день грядущий - Сьюзен Виггз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И тебя. Ты стал дьявольски красив и, похоже, не беден. Но ты еще не ответил на мой вопрос: понравился ли бы ты своей матери?
– Нет, – твердо ответил Хэнс.
Мими вздохнула и, легко опустившись на траву, расправила домотканую юбку.
– Почему же – нет?
– Потому что во мне нет ничего хорошего. Я лгал и обманывал, использовал женщин и воровал у мужчин. Почти всеми своими поступками я обижал людей. Из-за меня вся наша семья покинула Вирджинию.
– И что же теперь ты собираешься с собой делать? – спросила Мими, глядя на Хэнса без малейшей снисходительности.
Хэнс пожал плечами:
– Думаю, ответ ясен: буду стараться держаться подальше от них.
– А тебе не кажется, что именно этим ты больше всего и обидишь их?
– Но это все для того, чтобы не доставлять им лишних хлопот.
Женщина покачала головой:
– Как же ты глуп, Хэнс. Твои родители…
– Они мне не родители.
Темные глаза индианки наполнились гневом.
– Ты ошибаешься, Хэнс. Женевьева и Рурк Эдеры – твои родители в полном смысле этого слова. Если ты отрицаешь это, то тем самым перечеркиваешь все доброе, что они для тебя сделали.
– Но…
Мими махнула сухой рукой в сторону могилы Пруденс.
– Я никогда не знала ее, – заметив, как Хэнс сжал кулаки, твердо продолжила: – Но Рурк понял свою жену и простил ее. И ты тоже должен это сделать.
– Какое имеет значение, прошу я или нет женщину, которая мертва уже сорок лет?
Мими взяла его за руку:
– Потому что тогда ты начнешь прощать самого себя.
Дверь кухни с шумом распахнулась, впустив нагруженную покупками Женевьеву. Мария поспешила забрать их, поставив на буфет банки с диким медом и консервированными фруктами.
– Не стоит этого делать, – с мягким упреком сказала она.
Но Женевьева, не слушая ее, уже опустилась на колени у стоявшей возле камина колыбели и принялась ворковать с толстеньким и жизнерадостным девятимесячным Диланом.
Ребенок заморгал широко открытыми чистыми глазами, и его лицо расплылось в радостной улыбке; во рту сиял один единственный зуб.
– Знаешь свою старенькую бабушку, – удовлетворенно проговорила Женевьева.
– Еще бы ему не знать, – засмеялась Мария. – Вы же бесстыдно балуете его.
– Именно это я и собираюсь сейчас делать, – счастливым голосом ответила Женевьева. Опустив в карман руку, она достала отполированную, искусно разрисованную погремушку и сомкнула вокруг нее крошечные пальчики Дилана. – Израэль сделал это специально для него.
– Как он, Женевьева? – осторожно спросила Мария.
– За эти месяцы нога еще не совсем зажила, но скоро можно будет попробовать сделать протез. Израэль клянется, что уже в следующем семестре вернется к преподаванию в университете. Мне кажется, что я пролила над этой ногой больше слез, чем он сам.
– Бабушка!
Это Хэтти и Бенжамин прибежали из сада с перепачканными ягодным соком губами и руками. Женевьева обняла детей, позволив им обшарить свои карманы в поисках ячменного сахара, который она всегда приносила с собой.
– А мне есть что-нибудь? – спросил Люк, входя в кухню.
– Ты уже много лет назад опустошил карманы моего фартука, – с напускной строгостью ответила Женевьева. – Но я принесла кое-что для тебя, Мария.
– Право же, не стоит…
Женевьева положила Марии на ладонь какой-то черный предмет.
– Это принадлежало твоей матери, – тихо сказала она.
Мария повертела шкатулку в руках, провела пальцами по золотому узору, а открыв ее, обнаружила внутри набор заржавевших игл.
– Мамина шкатулка, – прошептала женщина, не веря своим глазам. – Она рассказывала мне о ней.
– Если бы я не оказалась такой бестолковой, ты бы давным-давно получила ее. Господи, сколько же мне понадобилось времени, чтобы догадаться, что Эми Паркер – это твоя мать! Рурк нашел эту вещь в Дэнсез-Медоу после нападения индейцев.
Мария торопливо обняла Женевьеву, пробормотав слова благодарности, затем положила шкатулку на камин и вернулась к буфету, чтобы убрать принесенный матерью Люка мед.
Люк склонился над колыбелью, и они с Женевьевой с наивной и смешной серьезностью принялись обсуждать совершенства младенца.
Мария улыбнулась: рождение Дилана стало толчком, вернувшим Женевьеву сыну. Шони сказали бы, что это совершило Монето – Высшее Существо. Но как бы там ни было, Мария ощущала огромную благодарность. Теперь Люка связывала с матерью нить, которая не должна порваться.
И все-таки между их семьями существовала трещина, печально подумала Мария. Рурк Эдер по-прежнему упорствовал в своей ненависти к шони, а Ребекка все еще не могла ни видеть индейцев, ни слышать о них без того, чтобы это не закончилось истерическим припадком. Кроме того, хотя Женевьева и не признавалась в этом, каждый раз, когда она собиралась навестить внуков, ей приходилось «воевать» с мужем.
Но, может быть, однажды…
В это время в кухню, запыхавшись, влетел Гедеон.
– Сэди ушла, – объявил он, имея в виду любимую всей семьей собаку. – Наверно, отправилась в лес щениться.
Гедеон с сожалением посмотрел на Бенжамина:
– Извини. Я знаю, что ты потратил много времени, чтобы обустроить для нее местечко в амбаре. Пойду поищу, может быть, приведу ее обратно.
– Я с тобой! – закричал Бенжамин, хватая шляпу и взглядом умоляя отца и мать не запрещать ему этого.
Люк понимающе улыбнулся и, ласково взъерошив мальчику волосы, разрешил:
– Беги, сынок, верни ее.
Бен завопил от радости, обнимая сначала отца, потом мать, и в мгновение ока убежал вслед за Гедеоном.
Мария ощутила неожиданный прилив материнских чувств. Ее первенец, безусловно, был славным парнишкой, полным жизни и энергии. Он страстно любил животных. Сэди и семейство амбарных кошек давно стали главными объектами его нежности.
– Оставь Сэди в покое! – звонкий детский голос заставил Хэнса вздрогнуть.
Он придержал коня, всматриваясь в лес у дороги, ведущей в Лексингтон с востока. В нескольких ярдах от себя он заметил четырех мальчишек, которые дрались, стараясь отобрать друг у друга веревку, завязанную вокруг шеи коричневой охотничьей собаки.
Хэнс спешился и подошел к ребятам. Собака лаяла на подростков и явно рвалась к младшим мальчикам. Старший из подростков был некрасив до уродства и отмечен оспой, младший казался более симпатичным, но выглядел таким же жестоким.