Книга Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

– Скоро уже откроются магазины, и тогда я принесу настоящей еды, – продолжила я.

– Нет, не уходите. Боюсь, что если я засну, то опять увижу весь тот кошмар. Пламя…

Он умолк.

– Хотите рассказать? – спросила я. – Вы не обязаны этого делать.

– Прошу вас, – сказал он и взял меня за руку.

Я присела на край кровати.

– Вначале мы со священниками из колледжа думали, что немцы просто пройдут через Левен, – сказал он. – Понятно, что их целью был Париж. Мы видели, как они в своих остроконечных касках быстрым шагом идут по улицам города. На бортах фургонов следовавшего за ними обоза были надписи: «Nach Paris», «Следующая остановка – Париж». Бельгийская армия отступила, но, чтобы продолжать беспокоить немцев, осталось несколько снайперов, к которым потом присоединилась горстка студентов из Левена, вооруженных охотничьими ружьями. Они славные стрелки, эти ребята. На удержание города немцы оставили небольшой отряд. На следующий день после вторжения к нам в колледж пришел вражеский офицер. Думаю, капитан, убер – что-то там такое. Весь такой вежливый и очень приятный. Он сообщил, что они остались в городе, чтобы поддерживать здесь порядок. «Жизнь будет протекать, как и прежде, – сказал он нам. – И вы сможете заметить, что мы намного эффективнее бельгийцев, потому что в них слишком много от Froschfresser». Так немцы называют французов – «поедатели лягушек», – пояснил мне Питер. – Потом капитан принялся распространяться насчет того, что галльский темперамент совсем не подходит для людей из правительства, что войну эту развязали самодовольные французы на пару с жестокими казаками и глупыми славянами. А за всем этим стоят жадные до денег евреи, втянувшие в это дело британцев, тогда как король Георг, кузен кайзера, хотел заключить союз между Англией и Германией. «Европа еще будет нас благодарить, – сказал он. – Потому что большевики и их еврейские партнеры хотят все разрушить. А мы – созидатели». Затем он попросил об экскурсии по библиотеке. Этот убер-капитан рассказал мне, что учился на классическом отделении в Тюбингенском университете, в частности интересовался средневековыми манускриптами и особенно копиями любых работ Платона. После чего углубился в долгие и запутанные рассуждения о том, что идеям Платона для воплощения в реальность необходимы бесспорные достоинства настоящих арийских мужчин. Он даже написал работу, посвященную тому, что французы принизили великого Платона, использовав термин «республика» по отношению к своему правительству, состоявшему из жестокого кровожадного сброда. Все это он излагал мне, пока мы с ним бродили мимо полок с книгами. Я сказал ему, что у нас действительно есть копия знаменитой «Республики», переписанная ирландскими монахами. А еще добавил, что мы, ирландцы, спасали классиков, когда их тевтонские племена применяли свои «мужские достоинства», чтобы разграбить Рим и уничтожить просвещение. Но он лишь рассмеялся в ответ. «Мой дорогой профессор, вы же не собираетесь сейчас заводить весь этот вздор насчет мрачного Средневековья? Разве вы не читали труды вашего же ученого, Спенсера Дарвина? В природе постоянно идет борьба за выживание, в которой побеждает самый приспособленный. Точно так же и с человеческим обществом. Рим был слабым и испорченным. Мои предки очистили его. Для этого была необходима кровавая жертва. Сильный улучшает стадо, уничтожая слабых. Кому лучше знать это, как не вам, англичанам, с вашим англо-саксонским здравым смыслом? Именно поэтому нам следовало бы быть союзниками, а не врагами». И тут я потерял самоконтроль и наговорил ему, что я никакой не англичанин, я ирландец. И что в моей стране миллион человек был убит вот такими умниками, «улучшавшими стадо» во времена Великого голода. «Вы имеете в виду картофельный мор? – спросил он. – Но, профессор, это лишь подтверждает мою точку зрения. Природа выполняет свою работу. Голод, чума, война… Все это просто необходимо время от времени, чтобы освободить нас от нежелательных элементов, которые тяжким грузом тянут человечество вниз, не позволяя достичь высот».

– И что вы ему ответили? – спросила я у Питера.

– Что все это бред. Это убер-капитану не понравилось. Но затем он поднял на смех мой ответ и меня вместе с ним. Тут я и понял, что был для него одним из таких вот «слабых». Я снова вспомнил тех немецких ученых, которые приезжали в Ирландию, потому что высоко ценили нашу литературу. С другой стороны, мы ведь тоже пошли на сделку с каким-то торговцем из Гамбурга, чтобы закупить те винтовки. Однако этот человек, такой самоуверенный, заносчивый, переполняемый бессмысленной ненавистью, встряхнул меня тем, как он смотрел на меня. Такое же выражение я видел на лице агента, требовавшего уплаты ренты от моего отца. Лендлорд со своими друзьями часто проносился верхом через нашу деревню, не обращая внимания на детей, уворачивавшихся от смертельных ударов копыт их лошадей. В этом капитане чувствовалось такое же презрение ко мне и остальным священникам из колледжа. И я подумал: «Нам нужно выказывать этим головорезам свое почтение, пока они не уберутся отсюда».

Питер замолчал.

– Думал, подобострастие спасет нас.

И снова долгая пауза.

– Ладно, Питер, довольно с этим. Все хорошо.

Но ему нужно было выговориться.

– А потом кое-кому из бельгийцев хватило мужества защищаться. Эти парни с ружьями – franc-tireurs, вольные стрелки, как называли их люди, – они напали на немцев. На самом деле все это было очень сдержанно – всего-то несколько выстрелов из окон квартир и с крыш домов. Но немецких солдат это привело в бешенство. Да как это отребье посмело сопротивляться! Все, что я помню дальше, – это как у наших дверей возникает тот офицер и командует нам всем выйти. Потом они приносят бочки с бензином, а солдаты с факелами уже стоят наготове. Они обливают помещение библиотеки горючим. Вперед выходит ректор, который хочет поговорить с капитаном. «Пристрелите его», – скомандовал тот, и один из солдат выполнил его приказ. Прямо в сердце. Я не мог поверить своим глазам. «Прекратите! – сказал я капитану. – Вы – настоящее чудовище!» Он рассмеялся мне в лицо. По его приказу двое солдат держали меня, а третий, тот, что застрелил ректора, взял штык и порезал мне грудь.

Я протянула руку и очень осторожно коснулась кожи Питера над повязкой.

– Я чувствовал себя абсолютно беспомощным, – продолжал он. – Тогда помочь мне попытался один из священников. Капитан застрелил его, обозвав напоследок сводником «этой вавилонской шлюхи», папы римского. Не нравятся католические священнослужители отважным немецким солдатам. Слава богу, остальные священники убежали. Капитан привязал меня к колесу одной из повозок, чтобы я видел, как они будут сжигать библиотеку. В этом огне, Нора, было что-то странное. Цвет пламени. Наверное, это объясняется кожей книжных переплетов, возрастом бумаги, чернилами. Некоторые чернила были приготовлены из драгоценных камней – для синих, например, использовалась ляпис-лазурь, лазурит. Как бы там ни было, но краски этого пламени были очень красивыми… Оттенки сине-фиолетового, багрового, потом темно-красного, ярко-оранжевого. Капитан комментировал все это. «Изумительно!» – воскликнул он. В конце концов они меня отпустили. А меня так и подмывало рассказать ему, что некоторые из самых ценных томов я успел уже отослать.