Книга Покушение - Александр Беляев

— Какая ерунда. Спрашивай что вздумается.

— Вы латыш?

— Я? — опешил Круклис. И на момент задумавшись, вдруг расхохотался. — Мы же все время говорим по-русски! Мы земляки, Вилис. Я родился тут. Отсюда в Гражданскую войну ушел в Красную армию. Изъездил полсвета. И, как видишь, снова здесь. Потому что каждого кулика тянет в свое болото. И особенно, когда можно помочь из болота выгнать чертей.

Тальцис за все время их знакомства впервые улыбнулся.

— А если я расскажу об этом ребятам? — спросил он.

— А какой же в этом может быть секрет?

— Они за вас голову положат.

— Ну, Вилис, все мы дети одной большой Родины. И если потребуется, за нее положим головы. Ты это, наверное, хотел сказать? Поэтому давай-ка вернемся к нашим делам: кто где будет стоять и так далее.

В этот вечер они разработали и обговорили план всей операции до мелочей.

На следующий день Круклис вышел из дома в шесть часов вечера. Дошел до переулка, в котором стоял нужный дом. По пути видел две колонны мотопехоты. Они двигались по улицам со стороны порта. Немцы стягивали на фронт все новые и новые резервы. Особенно много везли противотанковых орудий. В обеих колоннах Круклис насчитал их более сорока.

На углу переулка его встретил Альфон. Вынырнул откуда-то, будто из-под земли, держа под мышкой ящик с инструментами, и, мельком обменявшись взглядом, пошел вперед. Круклис поспешил за ним. Зашли во двор. Вот и скверик, о котором говорил Тальцис. И действительно, две старушки на скамейке. Прошли мимо них, не оглядываясь и не оборачиваясь, как обычно ходят, когда точно знают, куда надо идти. Без происшествий поднялись на пятый этаж. Квартиры остались внизу. Отсюда бесшумно проскочили еще два пролета и скрылись за дверью чердака. Постояли, послушали, не увязался ли кто-нибудь следом. И, ничего не услышав, закрыли дверь, плотно подперев ее со стороны чердака колом. Альфон действовал так уверенно, будто бывал тут десятки раз. Очутившись в темноте, он включил фонарик и пошел вперед. Вот и пролом. Небольшой. Но на четвереньках пролезть было можно. Так и сделали. Прошли через второй чердак и остановились у приоткрытой двери. Тут их ждал еще один товарищ. С лестницы раздавались тяжелые шаги. Кто-то поднимался вверх. Дошел до пятого этажа, ворча что-то под нос, открыл дверь и с шумом её захлопнул. Так повторялось несколько раз. Жильцы под вечер собирались домой. Около девяти хождение по лестнице и хлопанье дверями прекратилось. Только снизу слышались негромкие удары о что-то железное. Это Тальцис и Андрис изображали ремонт.

— Теперь уже недолго, — шепотом предупредил Альфон.

— Дождемся, — так же шепотом ответил Круклис.

Прошло еще с полчаса, и внизу снова хлопнула дверь.

И сразу послышался чей-то сердитый голос. Слов разобрать было нельзя. Но интонация явно выражала недовольство. Можно было уловить и то, что кто-то говорил по-немецки. Ему что-то отвечали. Судя по всему, это говорил Андрис. Трое наверху замерли в напряжении, боясь пропустить что-нибудь очень важное. Вдруг послышался лязг металлической двери, и на чердаке загудела машина подъемника. Лифт с пассажиром и «ремонтниками» пошел вверх. В тот же момент Альфон перекусил саперными ножницами главный телефонный кабель. Дом сразу же остался без связи.

— Пошли, — прошептал Альфон, быстро вышел на чердачную площадку и, как на лыжах, скатился на пятый этаж. За ним, не отставая ни на шаг, спустился новый товарищ. Круклис остался на площадке перед чердаком.

Вариантов захвата Зинкеля было предусмотрено несколько. Все они были рассчитаны на то или иное его поведение. Но ни Круклис, ни его напарники не знали, какой же из них придется осуществить. А в кабине лифта между тем произошло следующее. Зинкелю сразу не понравилось то, что лифт стоит и ему придется подниматься на четвертый этаж пешком. Сам ремонт, судя по всему, не вызвал у него никакого подозрения. И он тут же довольно грубо выразил свое возмущение слесарями, которые ни черта не умеют делать, только все портят и копаются часами там, где можно все отремонтировать за пять минут.

Оба «слесаря» молча выслушали замечания. А потом Андрис извинился и сказал, что, если господин не возражает, они поднимут его без внутренней дверцы кабины на пятый этаж. А оттуда он спустится. Зинкель не возражал. Вошел в кабину и так же грубо оттолкнул ногой сумку Андриса с инструментами, которая стояла на полу. Тальцис захлопнул наружную дверь лифта, углубил деревянным бруском контакты, Андрис нажал кнопку с цифрой «пять», и лифт двинулся вверх. Молча миновали второй этаж. И тут Андрис вытащил пистолет, приставил его к груди немца и негромко сказал:

— Если ты, сволочь, пикнешь, — пристрелю на месте.

Зинкель ошалело вытаращил на него глаза.

— Что? — как бык проревел он, наливаясь кровью. — Что такое?..

В следующий момент он получил такой тумак ногой ниже пояса, что мгновенно задохнулся и обмяк. Андрису пришлось тут же подхватить его под руку. В таком положении, судорожно хватающего ртом воздух, Зинкеля доставили на площадку пятого этажа. Здесь его уже ждали, взяли под руку с другой стороны и затащили на чердак. На площадке перед чердаком остался Тальцис.

На чердаке Зинкелю связали руки, отвели подальше от двери, усадили на дымоход и как следует обыскали. У него изъяли пистолет, документы, деньги, письма. Деньги Круклис сунул ему обратно в карман. Документы просмотрел. Внимание его привлекли небольшая черная книжечка, удостоверяющая принадлежность Зинкеля к какой-то эсэсовской организации, и членский билет национал-социалиста. В графе даты вступления стоял 1940 год. Это был год вершины мощи рейха и национал-социализма. И обыватель, одурманенный и воодушевленный успехами вермахта, валил в наци, что называется, валом. Знать это было важно. Такие данные давали основание предполагать, что Зинкель вступил в партию, поддавшись общему порыву, а возможно, и за компанию с каким-нибудь таким же, как он, материально вполне обеспеченным технарем, что он вовсе не идейный фашист и тем более не фанатик, забродивший на пивной пене в одном из нюрнбергских кабаков в начале двадцатых годов.

А коль все это так и было на самом деле, то можно было надеяться на то, что погибать за идею и за фюрера тут, на чердаке, он не захочет и, спасая свою шкуру, даст необходимые сведения. Письма были из Кюстрина от жены и от дочери. Обе подписали их на один манер: жена: «Твоя маленькая Клара», дочь — «Твоя крошка Лорхен». Прочитав и запомнив то, что надо, Круклис оставил письма себе. Из документов выписал нужные ему данные, а сами документы вложил обратно Зинкелю в карман.

— Не вздумайте дурить, господин инженер. Ваша жизнь целиком будет зависеть от вашего поведения, — предупредил его Круклис. — Все для вас кончится очень хорошо, если вы ответите на наши вопросы. И больше того, мы обещаем вам, что никто и никогда не узнает об этой встрече. Вы поняли?

Зинкель малость пришел в себя.

— Кто вы такие? — прохрипел он.

— Можете не сомневаться, мы не гестаповские провокаторы и не собираемся проверять вас на лояльность вашему фюреру. Мы партизаны. И даем вам на все десять минут.