Книга Василий III. Иван Грозный - Руслан Скрынников

Приготовления к экзекуции и появление царя с опричниками вызвали панику среди столичного населения. Люди разбегались по домам. Такой оборот дела озадачил Грозного, и он принялся увещевать народ «подойти посмотреть поближе». Паника понемногу улеглась, и толпа заполнила рыночную площадь. Обращаясь к толпе, царь громко спросил: «Правильно ли я делаю, что хочу покарать своих изменников?» В ответ послышались громкие крики: «Живи, преблагой царь! Ты хорошо делаешь, что наказуешь изменников по делам их!» Всенародное одобрение опричной расправы было, конечно, фикцией.

Стража вывела на площадь примерно 300 опальных людей, разделенных на две группы. Осужденные представляли собой жалкое зрелище. После перенесенных пыток многие из них с трудом передвигались.

Около 180 человек были отведены в сторону и выданы на поруки земцам. Царь «великодушно» объявил народу об их помиловании. Подле кольев остались более 100 человек. Москва не видывала казней такого масштаба. Немногим палачам, которых содержала посадская община, справиться с делом было не по плечу. Перед самым началом экзекуции вышла заминка. Малюта Скуратов, распоряжавшийся на площади, подбегал к царю и спросил, кому начинать казни. Самодержец отвечал двусмысленной шуткой: «Пусть один предатель другого предателя губит». Он, конечно же, имел в виду земцев. Последние по-своему поняли смысл царской речи: «Пусть верный казнит вероломного». Слова Грозного были адресованы земщине.

Участие высшего боярского руководства в казнях должно было устранить все сомнения в справедливости наказания. В тех же целях роль главного обвинителя была поручена не опричникам, а главному земскому дьяку Андрею Щелкалову.

Став посреди площади, Щелкалов начал громко «вычитывать» печатнику Висковатому его «вины». После каждой статьи обвинения Щелкалов стегал осужденного по голове плетью.

Насколько верно передал Шлихтинг публичные обвинения, предъявленные опальному дьяку в день казни? Подлинные описи царского архива сохранили официальную формулу обвинения. Важнейшим пунктом было обвинение заговорщиков в намерении извести царя злым умышлением и посадить на трон князя Владимира. Шлихтинг умолчал об этом по причинам, разобранным выше.

Щелкалов тщетно требовал от Висковатого, чтобы тот признал нелепые обвинения насчет отравления государя и сдачи крепостей Литве. Земский дьяк ответил своим палачам гордым отказом. «Великий государь, — произнес он, — Бог свидетель, что я не виновен… Но я всегда верно служил тебе, как подобает верному подданному. Дело мое я поручаю Богу, он нас рассудит на том свете».

Придворные царя сделали последнюю попытку убедить Висковатого сознаться в измене и молить государя о помиловании. «Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!» — таковы были его последние слова.

По знаку царя печатника ободрали донага и привязали к кресту. Первым к дьяку подбежал Скуратов и отрезал ему нос. Другие «верные» отсекли пальцы на руках и ногах, уши и губы. Последним палачом печатника стал земский дьяк Иван Реутов. Печатника разрезали на части живьем, а потом отрубили голову у трупа.

В течение двух десятилетий Висковатый был ближайшим советником царя и пользовался его полным доверием и даже привязанностью.

После печатника настала очередь государственного казначея Никиты Фуникова. Щелкалов прочел ему «вины» и потребовал от него признания. Казначей отверг обвинения.

Спектакль явно отклонялся от намеченного сценария. Публичное покаяние изменников было предусмотрено опричниками. Грозный решил исправить впечатление и обратился к фуникову с назидательной речью. Смысл ее сводился к тому, что даже при отсутствии вины казначея он достоин казни уже за то, что был пособником изменника Висковатого: «Даже если ты и ни в чем не прегрешил, тем не менее ты ему угождал, поэтому надлежит погибнуть обоим». Слова царя свидетельствовали о полном отсутствии улик у обвинения.

Фуникова привязали к кресту, после чего Грозный приказал Малюте попотчевать его хорошим медом. Скуратов опрокинул на голову несчастного котел с кипящей водой. Потом его стали обливать попеременно кипятком и ледяной водой. Казначей был сварен заживо.

Синодик опальных подтверждает, что 25 июля был казнен последний сын дворцового повара Молявы Алексей, который также был поваром. Он якобы пытался отравить царскую семью. Повар упал перед царем ниц и остался лежать на земле. По некоторым сведениям, государь, до того не обнажавший оружия, заколол «отравителя» копьем. Не многие из подданных удостоились чести принять смерть от руки помазанника Божьего.

Пример царя воодушевил придворных. Опричный боярин князь Василий Темкин-Ростовский соскочил с коня и отрубил голову дьяку Разбойного приказа Григорию Шапкину, его жене и двум сыновьям. Один из самых видных членов земской думы, родня царя Ивана, Яковлев-Захарьин, обезглавил дьяка Большого прихода Ивана Булгакова, его жену и дочь. Убит был также дьяк Поместного приказа Василий Степанов с женой и сыновьями.

Главными героями московского дела были все же не эти столичные дьяки, а стоявший за их спиной «великий боярин» Семен Васильевич Яковлев-Захарьин, близкий родственник царской семьи и один из старших бояр думы. В новгородском Судном списке значилось, что изменники-новгородцы «ссылались к Москве… с печатником с Ываном Михайловым Висковатого и с Семеном Васильевым сыном Яковля…». Яковлев был арестован в качестве главного сообщника Пимена.

Грозный простил его и направил воеводой в Смоленск, крепость на литовской границе. То, что воевода намеревался сдать литовцам Новгород и Псков, в счет не шло. Яковлев оставался в Смоленске по крайней мере до весны 1571 г.

25 июля опричники обезглавили бояр архиепископа Пимена (князя Андрея Тулупова-Стародубского, князя Василия Шаховского-Ярославского, псковского наместника владыки Неудачу Цыплятева), новгородских дьяков (Румянцева и Ростовцева), более 100 человек новгородских дворян, многих дворцовых слуг.

Трупы убитых лежали на площади в течение трех дней. Потом их предали земле.

Семья Висковатого подверглась сравнительно мягкому наказанию. Его вдова попала в монастырь, а сын был лишен имения и сослан на Белоозеро. Вдова Фуникова подверглась диким пыткам и умерла, дочь была заточена в монастырь, а сын арестован. Вдовы и дети казненных новгородцев некоторое время оставались в Александровской слободе, а затем царь велел их всех утопить. Среди них были княгини Тулупова и Шаховская, вдовы других архиепископских слуг, члены семей дьяков Кузьмы Румянцева и Богдана Ростовцева. Всего погибло свыше 60 женщин и детей. То, что происходило на Волховском мосту в Новгороде, повторилось и в Слободе.

Казни на Поганой луже были первым актом московского дела. За спиной приказных людей маячила боярская знать. Висковатый и Фуников получили свои чины от бояр Захарьиных, которые сосредоточили в своих руках управление земщиной и распоряжались при дворе племянника царевича Ивана.

Опричники готовились учинить в Москве такой же погром, как и в Новгороде. В день казни Висковатого царь объявил народу с Лобного места, что в «мыслях у него было намерение погубить всех жителей города (Москвы), но он сложил уже с них гнев». Перспектива повторения в столице новгородских событий пугала руководителей земщины. Возможно, Захарьины пытались использовать свое влияние на наследника, чтобы образумить царя и положить предел чудовищному опричному террору.