Книга Тьма надвигается - Гарри Тертлдав

Боршош наблюдал за его работой с восторгом.

– Все равно что в другой мир попасть, нет? – пробормотал он.

– Вроде того, – хмыкнул Иштван. – Вы, верно, в добротном каменном доме выросли – шиферная крыша, все такое?

– Само собой, – ответил лозоходец. – Звезды свидетели, в Дьёндьёше человеку нужен дом, который устоит в бою. Никогда не знаешь, в какой час разгорится вражда с кланом из соседней долины или когда в твоем же клане начнется усобица. Этакая хижина, – он ткнул пальцем, – у нас все равно что растопка для костра.

Солдат хохотнул.

– Сущая правда, сударь, не поспоришь. Да вся эта деревня уже не раз горела с тех пор, как мы и проклятые куусамане принялись перебрасываться Обудой. Деревянные дома, крытые тростником, под огнем и ядрами так и полыхают.

Боршош поцокал языком.

– Ну еще бы. Вот только обуданцы ничего не знали о жезлах и ядрах прежде, чем по Ботническому океану стали ходить становые корабли. – На лице его отразилось выражение, столь непривычное для дьёндьёшцев, что Иштван не сразу распознал его, – томление. – Тихая, верно, была жизнь, мирная…

– Уж извиняйте, сударь, только едва ли, – возразил солдат. – Молотили друг друга почем зря: копьями, луками, смешными такими почти-мечами – брали плоскую дубинку и по краям натычут осколков обсидиана. Видел я их. Эдакой штуковиной человека в один удар располовинить можно.

Лозоходец кисло глянул на него.

– Знаешь, ты только что погубил одну из моих иллюзий.

– Простите, сударь, – ответил Иштван: последний бастион рядового. – Ну что бы вы предпочли: свою выдумку или как на самом деле было?

– Вопрос, конечно, интересный… – Боршош задумчиво глянул на него. – Ты, должно быть, влюблен никогда не был?

– Сударь? – недоуменно произнес Иштван.

– Не бери в голову, – отмахнулся чародей. – Если не понимаешь, о чем я, тогда и объяснить не получится, как ни старайся.

Навстречу Иштвану и Боршошу брела по улице парочка обуданцев в таких же соломенных шляпах, что и у чинившего крышу. Мужчина вместе с рубахой из местной грубой шерсти натянул штаны от куусаманского мундира; между штанинами и ремешками сандалий оставалось места на ладонь – туземцы были обычно выше заморышей-куусаман. Женщина к такой же рубахе надела яркую полосатую юбку чуть ниже колен.

Подойдя поближе, оба протянули руки и хором проныли по-дьёндьёшски:

– Деньга-а?

Иштван скорчил страшную рожу.

– Поди козу подои! – прорычал он: на языке Дьёндьёша – далеко не комплимент.

Боршош мог позволить себе тратить капитанский оклад, а не солдатский. Кроме того, он пробыл на Обуде куда меньше своего спутника. Вытащив из кармана пару мелких серебряных монеток, он вручил по одной попрошайкам со словами:

– Держите – и пошли отсюда.

Туземцы осыпали лозоходца похвалами на обуданском, на ломаном дьёндьёшском и даже немного на куусаманском, что доказывало – во время предыдущей оккупации острова они тоже клянчили милостыню, – и продолжали его расхваливать во весь голос. Чародей оглянулся самодовольно, точно бросил тощей дворняге кость с остатками мяса.

– Ну что же вы наделали, сударь?

Иштван закатил глаза. Лозоходцем Боршош был, что говорить, отменным, но разве у него была хоть капля соображения? Солдат только головой покачал. Нет, и чародей это только что показал всему острову.

И действительно, громкие хвалы осчастливленных выманили из домов чуть ли не половину населения Соронга. Мужчины, женщины, дети – все мчались наперерез дьёндьёшцам, протянув руки и вереща: «Деньга-а?», даже если это было единственное слово, знакомое им из наречия оккупантов. Иштван молча исходил злостью. Те двое не из благодарности расхваливали щедрость Боршоша, а ради того, чтобы все их родичи, друзья и соседи узнали: в округе появился придурковатый дьёндьёшец, у которого можно выклянчить монетку.

Боршош еще усугубил свою глупость, раздав пару монет первым добежавшим и только потом, с большим запозданием, понял, что творится. Поначалу он улыбался, потом хмурился, потом скалился зверски и вместо «Держи!» орал поначалу: «Иди отсюда!» – а затем: «Пошел козла трахать!»

Рассасывалась толпа обуданцев куда медленней, чем собралась. Те, кто денег не получил, – то есть большинство – уходили разочарованные и злые, осыпая Боршоша проклятьями на обуданском, дьёндьёшском и куусаманском подобно тому, как первая счастливая пара осыпала его хвалами. «Козлый рог тебе в зад!» – взвизгнула тощенькая туземка, прежде чем благоразумно скрыться за углом.

– Пресветлые звезды! – пробормотал Боршош, когда они с Иштваном выбрались наконец, из толпы, и утер лоб рукавом. – Нескоро я попробую повторить этот фокус.

– Точно, сударь, – серьезно отозвался Иштван. – Если их отправить куда подальше, они не обижаются. Точно нищие у нас дома – привыкли слышать «нет», потому что слышат это куда чаще, чем «да». Но если дашь одному хоть грош, то не отстанут, покуда не выклянчат остальное.

Боршоша до сих пор трясло.

– Дома нищие – это все больше увечные или шлюхи, слишком старые и потасканные, чтобы продавать себя и дальше. А это были торговцы, ремесленники, их родня: люди, способные прожить безбедно. Зачем им позорить себя ради серебряной монетки, когда они и так не голодают?

Иштван пожал плечами.

– Кто их знает, этих иноземцев? Они всего лишь чужаки. Но вот что я вам скажу, сударь: первый обуданец, наделенный воинской гордостью или хотя бы чем-то похожим, которого я встречу, будет первым.

– Это я и сам видел, хотя и не так приметно, как сегодня, – ответил лозоходец задумчиво. – Да и с чего бы иметь здешним жителям воинскую гордость? Против нас, против даже куусаман – какие они воины? Им не устоять против жезлов, ядер и боевых драконов с копьями, луками и зубчатыми дубинами. Неудивительно, что они лишились стыда.

– Надо же, как выходит… – пробормотал Иштван скорее себе под нос, чем в ответ чародею. Стоило ему увериться, что его командир – полный олух, как лозоходец выдавал идею, над которой солдат потом ломал голову несколько дней.

– Так во многих краях случалось, – продолжал Боршош. – Жители Дерлавая – да и лагоанцы с ними, и куусамане проклятые – слишком много знают о чародействе, чтобы кто-то другой смог противостоять им. Слишком много мы знаем и о механике, хотя она стоит меньшего. Было несколько поколений назад одно племя на острове в Великом северном море, где все мужчины покончили с собой, потому что елгаванцы – кажется, то были елгаванцы – били их в каждом бою. Поняли, что не могут победить, и не могли больше терпеть поражений…

– Это, по крайней мере, был отважно, – промолвил Иштван. – А обуданцы лебезят и шарахаются.

– Не так все просто, – отозвался лозоходец. – Обуданцы остаются на свете, чтобы и дальше лебезить и шарахаться. А когда те островитяне покончили с собой, они убили свое племя. Иной народ взял их женщин. Иной народ захватил их земли. Иной народ присвоил их владения. Имя их умерло и не возродится.