Книга Война роз. Право крови - Конн Иггульден

* * *

Два главных титула Солсбери перешли его сыновьям: титул Солсбери достался Уорику, а Монтегю – Джону Невиллу. На какое-то время последний стал графом Нортумберлендским, но позже по указанию Эдуарда IV был вынужден возвратить этот титул наследнику рода Перси. Для того чтобы как-то компенсировать это, король повысил ранг Джона Невилла до маркиза, но удовлетворить того это, безусловно, не могло. Ранг маркиза – нечто среднее между графом и герцогом. Для Англии это вещь довольно редкая, не сказать экзотичная. Значимые и знаменитые исключения составляют разве что маркиз Куинсберри (тот самый, что систематизировал правила бокса) и нынешний маркиз Бат, владеющий особняком Лонглит, каньоном Чеддер-Гордж и примерно десятью тысячами акров земли.

Джон Невилл на самом деле был временно пленен войском королевы Маргарет, но в том сражении не участвовал, а оставался в плену вплоть до прихода Эдуарда в Йорк после битвы при Таутоне.

* * *

Что касается из ряда вон выходящего эпизода, когда в 1461 году лондонцы отказали во въезде королеве, королю и принцу Уэльскому, то ключ здесь кроется в их страхе перед северянами. Правда заключается в том, что воинству Маргарет по пути на юг позволялось грабить, жечь и убивать (а что еще оставалось делать, при отсутствии платы за службу?). В те времена северяне разговаривали на сугубо своем чужеродном диалекте, для ушей лондонцев едва понятном (аббат Уитхемпстеда сравнивал его с лаем собак). Еще сильнее в рядах Маргарет лондонцы страшились шотландцев – доподлинно «дикарей» из тогда еще невообразимо далекой и неведомой страны. Сейчас этот страх перед иноземными захватчиками сложно и вообразить, но в ту пору союзничество с шотландцами королеву в глазах соотечественников определенно не красило.

* * *

Сэр Генри Лавлейс и впрямь сыграл определенную роль в подготовке ко второй битве при Сент-Олбансе. Уорик тогда возвел замысловатую линию обороны, целиком повернутую к северу, а армия королевы взяла да и повернула на запад к Данстейблу, откуда ударила с тыла в задний левый квадрат сил Уорика, через него взяв на центр. Дерри Брюер – персонаж хотя и вымышленный, но кто-нибудь вроде него, некто, собиравший такого рода полезную информацию, там обязательно присутствовал. Возможно, Лавлейсу за передачу его сведений посулили титул графа. Правда и то, что в свите Уорика он был одним из ближайших доверенных лиц. Его имя я специально изменил на Артура Лавлейса, иначе слишком уж много получалось персонажей по имени Генри. Судите сами: кроме Лавлейса, Генрихом (т. е. Генри) был граф Перси, затем еще граф Сомерсет Генри Бофорт, ну и, понятно, сам король Генрих. Если же сюда добавить всех Ричардов и нескольких Эдуардов, то впечатление складывается такое, будто во всей средневековой Англии дворяне пользовались от силы полудюжиной имен, вынимаемых из одной шляпы.

* * *

После горького поражения в 1461 году под Сент-Олбансом йоркисты утратили контроль над королем Генрихом, а вместе с тем и свой авторитет и вес в обществе. Им нужен был свой, другой венценосец, и они обрели устраивающего их претендента на трон в лице Эдуарда Плантагенета. Как подчас бывает на виражах истории, сопряженных с военными коллизиями, для стана Йорков это стало судьбоносной поворотной точкой. На самом деле все обстояло несколько более замысловато, чем я описал, но крайне важную роль в восхождении Эдуарда к власти сыграл епископ Джордж Невилл, под эгидой которого новоявленному королю была оказана поддержка со стороны Церкви. 1 марта в Лондоне именно епископ Невилл громогласно заявил о правах Эдуарда на престол. По городу понеслись взволнованные капитаны, возглашая весть о том, что Эдуарду Йорку быть королем, и уже 3 марта в замке Бэйнардз на берегу Темзы собрался несколько более официальный «Большой Совет». Вся процедура была проведена в невероятно короткий срок и обязана своим успехом откровенной дерзости, а еще отвержению Лондоном дома Ланкастеров. Отказав во въезде королю Генриху, город тем самым выбрал для себя сторону баррикады. В сущности, лондонцам не оставалось ничего иного, как поставить на Йорка.

* * *

4 марта 1461 года в Вестминстерском зале состоялась коронация, на которой Эдуард принес королевскую присягу. С этого момента к нему рекой хлынули сторонники и жизненно необходимые средства. Лондонские банкиры ссудили ему 4048 фунтов вдобавок к уже осуществленному займу в 4666 фунтов 13 шиллингов и 4 пенса. Делались и индивидуальные пожертвования от частных лиц и церковных приходов столицы. Солдат нужно было кормить, оснащать и платить им жалованье. 6 марта Эдуард разослал предписания шерифам тридцати трех английских графств, а также большим городам, таким как Бристоль и Ковентри. Лорды и простой люд встали под знамена Эдуарда Плантагенета фактически одновременно с тем, как еще большее количество народа и двадцать восемь лордов примкнули на севере к Ланкастерам. Это как нельзя более ясно объясняет, почему Эдуард провозгласил себя королем. С этого дня он возложил гнетущий вес и власть короны на феодальных лордов и их вассалов от верха до самого низа.

Скорость, с какой собрались две такие огромные армии, впечатляет даже по современным масштабам. А уж по куда более медленным средневековым меркам это был поистине грандиозный по масштабу, быстроте и скорости бросок в битву. У армии Эдуарда ушло от восьми до девяти дней на то, чтобы покрыть расстояние в сто восемьдесят миль до Таутона. Первая стычка произошла 27–28 марта возле моста Феррибридж, где с одной стороны потери понесли Эдуард, Фоконберг и Уорик, а с другой – Клиффорд, который затем погиб, пытаясь вернуться в главный стан королевы. Как известно, Клиффорд оказался перехвачен и убит стрелой в горло.

29 марта 1461 года – в Вербное воскресенье – в густой пурге под Таутоном сошлись две рати, и началось сражение, ставшее однозначно самым кровавым из всех, что имели место на английской земле. Исторические оценки сходятся на цифре не менее чем в двадцать восемь тысяч убитыми (так спустя девять дней после битвы написал в своем отчете Джордж Невилл, епископ и канцлер). Это примерно на восемь тысяч больше, чем в первый день битвы при Сомме (1916 год). Причем следует отметить, что последнее происходило в годы Первой мировой войны, когда уже существовали современные виды вооружений, таких как станковый пулемет. А при Таутоне каждый из погибших пал от стрелы, меча или палицы, тесака или топора, копья или секиры. После сражения воды реки Кок-Бек три дня были красны от крови.

Сведения о численности сражающихся сильно разнятся, от наиболее вероятных шестидесяти тысяч до сотен тысяч. Кровавая жатва составила около одного процента совокупного населения страны, тогда составлявшего всего-то три миллиона человек. Таким образом, если эту цифру экстраполировать на сегодняшнюю численность, то она составила бы, соответственно, от шестисот до семисот тысяч (!) погибших. Во всем необычайно пестром полотне английской, а затем и британской истории Таутон, безусловно, стоит особняком.

Вообще, Таутон – это название одной из соседних деревень. Непосредственно через нее шла старая дорога на Лондон, а потому она была более известна, чем еще одна ближняя деревня Сакстон, хотя битва проходила примерно посредине между ними, в месте, известном ныне как «Кровавая долина». Рекомендую ее посетить. Место это унылое, если не сказать гнетущее. Угнетают уже сами крутые скаты Кок-Бека. А уж в снегу, для людей в доспехах, они представляли неодолимое препятствие. Так что участь отступавших ланкастерцев была незавидной. Слово «Таутон» стало устоявшимся – можно сказать, официальным – названием для той жуткой бойни, хотя в разные времена это место именовалось то Йоркфилдом, то Шерберн-ин-Элмет (городок к югу), то Кокбриджем, а еще Полем Вербного воскресения.