Книга Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

И я погружалась в целительные воды. Мраморный бассейн освещали тусклым светом факелы. Огромную парующую купальню окружали фигурные колонны, увенчанные резными букетами цветов и статуями женщин в туниках, какие носили в Древнем Риме. При виде изваяний обнаженных женщин, у которых часто не хватало рук или даже голов, меня бросало в дрожь, они будто следили за мной сквозь клубы пара в неверном свете потрескивающего факела. Те статуи, у которых уцелели головы, невидяще смотрели на меня своими белыми мраморными глазами. Я всегда набрасывала свой халат на самую страшную фигуру – безголовую и безрукую деву с безупречными грудями, сияющими даже в полутьме. Среди посетителей этих купален бытовало поверье, что, если коснуться телес этой статуи, входя в воду, тебе будет сопутствовать удача.

Я осторожно спускалась по осевшим мраморным ступеням в горячую, пахнущую серой воду, погружаясь в ароматную дымку. Мои босые ступни скользили по покрытому мраморной плиткой дну, а свободная рубашка поднималась к поверхности, распускаясь, словно огромный цветок. Теплая вода ласкала мою кожу, проникая в каждую пору, и прогревала бедные мои кости. Под водой были установлены мраморные лавочки, и я всегда усаживалась на ту, с которой могла присматривать за дверью. Я отдыхала, погрузившись по шею в воду, и пар щекотал мое лицо. Так продолжалось до шести утра, когда я вынуждена была снова закутываться в халат и идти назад, прислушиваясь к пению птиц. Вновь пройдя по галерее с мраморными колоннами, я возвращалась в свою комнату, падала на кровать и спала большую часть дня.

Каждый день, в три часа, ко мне приходил служивший при купальнях лекарь. Он хотел убедиться, что я, следуя его наставлениям, выпиваю ежедневно по восемь кубков воды из колодца святой Анны, казавшейся мне едкой и горькой, не говоря уже о неприятном жжении в горле, которое неизменно возникало после того, как я принимала это чудодейственное средство. Помимо этого он велел мне почаще выходить на прогулки, а не «сидеть взаперти, как монахиня», так что каждый день я не меньше часа проводила в летнем саду и смотрела вместе с другими приезжими вечерние представления.

Я с удивлением обнаружила, что в месте, куда со всей страны стекаются больные, отчаянно жаждущие исцелиться, молящиеся о чуде, царит радостная, даже праздничная атмосфера. Все делали вид, будто на лечение здесь их толкнуло вовсе не отчаянье, что они приехали сюда лишь для того, чтобы отдохнуть в хорошей компании, сбросить пару фунтов лишнего веса, нажитого благодаря изысканным яствам, вкушаемым дома. «Всему виной богатство обеденного стола, оно мне дорого обошлось», – сетовала одна дама. Другим же просто хотелось хоть на несколько дней укрыться от извечной придворной суеты. Изможденные, немощные, бледные как мел больные чахоткой стыдливо прятали окровавленный носовой платок, сворачивая его в тугой комок, который сжимали в кулаке. Закашливаясь, они объясняли свое состояние внезапной простудой, которую подхватили, неосмотрительно попав под дождь или же прогулявшись по саду без шали прохладным вечером. «Ничего страшного!» – беззаботно смеялись они, но все понимали, какова ужасная правда – их ждала верная смерть. Все они наслаждались жизнью, жаждали удовольствий – так голодный младенец тянется к груди матери. Эти люди чувствовали, как жизнь вытекает из них, будто песок между пальцев, но все равно продолжали цепляться за нее, лелея пустую надежду. Но печальнее всего было смотреть на тех, кто понимал, что источники им уже не помогут, кто уже не рассчитывал на спасение.

Иногда, выходя из комнаты в предрассветный час, чтобы искупаться в целительных водах, я видела, как слуги, тихонько ступая босыми ногами, выносят на носилках тело, завернутое в простыню, чтобы не беспокоить печальным зрелищем гостей, которым запрещено было в это время покидать свои комнаты. Днем все делали вид, будто не замечают пропажи, будто и не было здесь еще вчера человека, чье имя никто больше не упоминал в этих стенах, словно его тут никто никогда не видел.

Хотя мне и не все нравилось в этих купальнях, я не избегала общества. У меня было с собой три чудесных новых платья. Первое – из блестящего черного атласа, вышитое белыми подснежниками и украшенное тончайшим белоснежным кружевом. К нему я надевала нитку роскошного жемчуга и белую кружевную вуаль, крепящуюся к изящной круглой черной шляпке с белыми страусовыми перьями с помощью броши в форме букетика цветов из жемчуга с изумрудными листьями. Второй наряд был сшит из ярко-зеленого атласа, отделан белым кружевом и розовыми лентами и украшен вышивкой в виде бело-розовых цветов яблони. Его я носила с подходящим по цвету арселе. Третье платье было бледно-пурпурного цвета подернутой изморозью сирени. Этот чудесный туалет был вышит розовым и серебряным чертополохом, украшен розовыми лентами и серебряным кружевом. К этому наряду длинная нить жемчуга шла даже больше, чем к двум предыдущим.

Когда я выходила на прогулку, мне льстило внимание многих мужчин, жаждущих познакомиться со мной и пройтись вместе по саду. Иногда за мной следовали трое, пятеро и даже семеро джентльменов, желающих насладиться моим обществом, взять под руку, принести мне воды из колодца святой Анны или же тарелку с изысканными пирожными, чтобы пробудить во мне аппетит и уговорить сесть рядом за ужином. Если я садилась в саду на лавочку, даже страдающие подагрой мужчины бежали со всех ног, чтобы набросить мне на плечи шаль при малейшем дуновении ветерка. Некоторые из них даже осмеливались шептать мне на ухо ласковые слова, когда мы танцевали на приемах или же сидели рядом, глядя на акробатов, фокусников, танцоров и кукольников, которые устраивали для нас по вечерам представления.

Не один мужчина предлагал мне стать его любовницей, просил дозволения прийти ко мне ночью, но я бежала от них, как трусливый зайчишка. Хотя однажды ночью в свете взрывающихся в небесах фейерверков я подарила одному молодому человеку поцелуй. Но когда он прижал меня к себе сильнее и его поцелуи стали более настойчивыми, я оттолкнула его и убежала, тут же угодив в объятия другого джентльмена, также успевшего меня поцеловать, прежде чем я со смехом вырвалась из его рук. На какой-то миг я почувствовала себя легкой, просто невесомой, и беззаботной, но затем быстро опустилась на землю, не успев окончательно забыться. Иногда я скучала в холодной постели по мужской ласке, нежным прикосновениям, ощущая пустоту в сердце, и гадала, как сложилась бы моя судьба, если бы не рак, снедающий мою плоть. Быть может, я бы и осмелилась дерзко шепнуть настойчивому ухажеру: «Приходи ко мне сегодня, я оставлю дверь открытой».

Кое о чем я не могла рассказать лекарю, иначе он счел бы меня бесстыдницей. Горячие, знойные прикосновения воды и поднимающийся от нее ароматный пар зажигали огонь в моей крови и возбуждали желание, прежде дремавшее в моем больном теле. Когда при погружении в бассейн моя сорочка вздувалась над водой, я получала истинное наслаждение, ощущая, как крошечные пузырьки щекочут меня, касаясь внутренней поверхности моих бедер. У меня дрожали колени, я даже боялась, что упаду на ступенях и, раскроив себе голову о мрамор, скончаюсь в жутких муках в этой горячей воде. Часто я садилась на лавку в воде и, поддавшись обуревавшим меня страстям, широко разводила ноги. Стыдно признаться, но порой я даже тихонько постанывала от удовольствия, укрывшись за завесой густого пара, и, дерзко касаясь пальцами своей пещерки, пыталась сделать то же самое, что делал со мной когда-то Роберт. Казалось, с тех пор прошла целая вечность…