Книга Драконы Исчезнувшей Луны - Трейси Хикмэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она выпрямила спину, расправила плечи и ушла. Гилтас задумчиво посмотрел ей вслед.
— Вы согласны с ней? — спросил он Самара.
Тот бросил на него взгляд, равносильный пощечине, и Гилтас понял, что задал неуместный вопрос. Эльхана была для Самара и королевой, и командиром, и он бы скорее умер, чем выступил против нее.
Никогда еще Гилтас не чувствовал себя таким раздавленным и беспомощным. Внутри него поднимался гнев, не находивший выхода.
— У нас больше нет родины, — сказал он подошедшему Планкету. — И вообще ничего нет. Мы изгнанники. Почему Эльхана этого не видит? Почему она не понимает этого?
— И видит, и понимает, — вздохнул Планкет. — Штурм Оплота — это и есть ее ответ врагам.
— Неверный ответ, — заметил Гилтас.
Тем временем бегуньей занялись эльфийские целители с травами и настойками, и Львица смогла подойти к мужу.
— Какие планы?
— Двигаемся на Оплот. Эта вестница принесла какие-нибудь новости о наших эльфах, оставшихся в Сильванести?
— По слухам, они бежали обратно в Пыльные Равнины.
— Где им, вне всякого сомнения, никто не обрадуется, — покачал головой Гилтас. — Ведь жители Равнин предупреждали нас об этом.
Он был на грани отчаяния. Его неумолимо тянуло назад, и он вдруг отчетливо осознал, что гнев, закипавший у него внутри, был направлен на него самого: ему следовало слушаться голоса своего сердца и остаться с квалинестийцами, а не втягиваться в какую-то сомнительную кампанию.
— Я заблуждалась не меньше тебя, муж мой. Я противостояла тебе и теперь горько раскаиваюсь в этом, — призналась Львица. — А ты не казни себя. Ты все равно не смог бы предотвратить вторжение минотавров.
— Да, но, по крайней мере, я был бы вместе с моим народом, — возразил он, — и мог бы разделить его горе.
Гилтас мучительно размышлял о том, что ему делать. Отправиться назад? Но дорога была трудной и очень опасной. В одиночку он ее не преодолел бы, а забрав с собой квалинестийских воинов, ослабил бы силы Эльханы. К тому же этим он мог вызвать настоящее смятение в ее рядах, так как многие сильванестийцы, глядя на него, тоже загорелись бы желанием вернуться домой. А ведь сейчас эльфам было как никогда необходимо держаться вместе.
И вдруг сзади раздался рык, потом другой и третий, вдоль всей линии эльфийского войска. Эльхана прервала свою речь и обернулась. Рык доносился уже отовсюду, сыплясь на эльфов, словно камнепад.
— Великаны-людоеды!
— С какой стороны? — крикнула Львица одному из своих разведчиков.
— Со всех!
Дорога привела эльфов в маленькую, узкую долину, окруженную высокими утесами, которые, казалось, внезапно ожили: тысячи огромных фигур зашевелились на их фоне, глядя на пришельцев в ожидании приказа убивать.
Боги Кринна снова собрались на совет. Боги Света стояли напротив Богов Тьмы, подобно тому как день стоит против ночи, а между ними находились Боги Равновесия. Боги Магии держались вместе, и среди них находился Рейстлин Маджере.
Паладайн кивнул, и маг выступил вперед. Поклонившись, он просто сказал:
— Я справился.
Боги посмотрели на него в немом недоумении — все, кроме Богов Магии, которые обменялись многозначительными улыбками.
— Как это было? — спросил наконец Паладайн.
— Мне выпала нелегкая задача. По Вселенной носятся потоки хаоса. Магия стала груба и непокорна: стоит мне протянуть к ней руку, как она ускользает, словно песок сквозь пальцы. Когда кендер использовал устройство, я сумел уцепиться за него и отправить его туда, где вихрь хаоса не так силен. Я удерживал Таса в прошлом достаточно долго для того, чтобы он смог осознать произошедшее, но затем магия покинула меня, и я потерял кендера из виду. Впрочем, мне уже было известно, где его искать, и оставалось лишь подождать, когда он снова запустит артефакт в действие. Тогда я перенес Тассельхофа во время, знакомое нам обоим, а потом наконец вернул его в настоящее. Теперь настоящее и прошлое связаны неразрывной нитью. Следуя за одним, вы неизменно найдете и другое.
— Что ты видишь? — обратился Паладайн к Зивилину.
— Я вижу мир, — тихо ответил Зивилин, и на глазах у него выступили слезы. — Я вижу прошлое, настоящее и будущее.
— Какое будущее? — поинтересовалась Мишакаль.
— То, к которому сейчас устремлен мир.
— И его уже нельзя изменить?
— Конечно, можно, — усмехнулся Рейстлин. — И изменить, и окончательно разрушить.
— Ты имеешь в виду, что треклятый кендер все еще жив? — прорычал Саргоннас.
— Я имею в виду возросшую силу Владычицы Тьмы. Если вы надеетесь разгромить ее, то Тассельхофу придется слетать еще кое-куда. После того как он сделает это...
— Мы сразу же отправим кендера к моменту его смерти, — закончил Саргоннас.
— Мы дадим ему шанс, — поправил минотавра Паладайн. — Никто не станет отсылать кендера в прошлое насильно. У него есть свобода выбора, как и у всех других живых существ на Кринне, и мы не можем отказать ему в этом только потому, что нам так удобно.
— Удобно! — взревел Саргоннас. — Да он же уничтожит всех нас!
— Если такова цена за наши убеждения, то мы заплатим ее. Твоя супруга отвергла понятие свободы воли, Саргоннас. Она предпочла править рабами. Ты сам всегда выступал против этого. Скажи-ка, заслуживают ли минотавры Бога, который делает их рабами? Бога, который не позволяет им самостоятельно избирать свой жизненный путь и свободно идти по нему к чести и славе?
— Нет, но мои минотавры не имеют ничего общего с каким-то безмозглым кендером, — пробормотал Саргоннас, однако при этом уткнулся носом в свою шерсть. — Впрочем, теперь возникает следующий вопрос. При условии, что окаянный кендер всех нас не погубит, — он бросил выразительный взгляд на Паладайна, — какому наказанию мы должны будем подвергнуть Богиню, чье имя я не желаю даже произносить? Богиню-отступницу?
— Для нее может быть только одно наказание, — сурово заявил Гилеан, кладя руку на Книгу.
Паладайн огляделся.
— Все согласны?
— Да, во имя Равновесия в мире, — подтвердил Хиддукель, Хранитель Весов.
Паладайн поочередно обратился к каждому из Богов, и каждый утвердительно кивнул. Наконец он взглянул на свою возлюбленную супругу Мишакаль. Она стояла, низко опустив голову.
— Это неизбежно, — мягко произнес Паладайн.
Мишакаль подняла свои заплаканные глаза и долго-долго смотрела на Бога Света. В конце концов и она кивнула.
Паладайн положил руку на Книгу.
— Да будет так, — сказал он.
Жизнь Тассельхофа состояла из героических моментов. Скверные моменты в ней, конечно, тоже присутствовали, но первые сияли так ярко, что заслоняли своим светом все невзгоды, задвигая их на задворки памяти, откуда те периодически напоминали о себе, но боли причинить уже не могли.
