Книга Сказки сироты: Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте

Пока я читала, Каамиль крутился возле меня и играл с моим рукавом. Я заправила прядь дымных волос за ухо и просматривала книгу за книгой, всё глубже погружаясь в прошлое, к родителям и дедам, чьи имена с трудом могла произносить. Каамиль радостно вскрикивал, обнаружив джинна, который нас соединял и превращал в стоюродных кузенов. Сосредоточенно изучая самые старые книги, сшитые из пепла и сажи, я увидела, как род моих предков сжимается, делается суше и горит ярче. Как все они втягиваются обратно в траву, которой были когда-то, покачиваются на ветру с запахом пшеницы, выпуская лёгкие семена. И я увидела, как упала Звезда со сломанными ногами, как она ковыляла по полю, плача, и как над её следами подымались тени.

Глаза Каамиля расширились. По моему лицу текли слёзы – немая солёная вода, не огонь и не пламя. Я даже плакать как джинния не могу.

– Но это книга Кашкаша, его род. Ты происходишь от того же ожога, от той же Звезды. Я думаю, это значит, что он…

– Он никто! Разве ты не слышал, что сказал Король Огнива? Кашкаш был лужей горящего масла на задворках шадукиамской башни. Я совсем не такая, как он!

Я захлопнула книгу: не хотела знать и не просила об этом знании. А Каамиль научился не задавать мне вопросов. Может, во мне и нет огня, но я могу засыпать пеплом пламя любого. Лишь однажды он прикоснулся к моим волосам и сказал, что в нём огня хватит на двоих, и он сможет меня разжечь. Я вложила руку в его дым, и Каамиль ощутил мой холод, мой мягкий пепел на своём сердце, и содрогнулся. Больше он этого не предлагал.

Дрейфуя по своим залам, где колонны становились серыми от пепла, я не могла забыть Травинку-Звезду, казавшуюся такой печальной на красивых иллюминациях, обрамлённых огнём на страницах. Из её глаз текли настоящие горючие слёзы из кипящей сырой нефти, а её бедные сломанные ноги истекали кровью на траве. Родилась ли я из крови или из слёз? Произошла ли я из этих искалеченных обрубков? Или появилась на свет позже, когда тот человек овладел ею, и она сделалась такой же тёмной, как я? Может, последняя жалкая капля её света упала на какую-нибудь незначительную травинку, и родилась болезненная, лишенная огня тень, и это была моя бабушка? В моих мечтах Травинка-Звезда плюнула в мужа, и её слюна обратилась в бледного, бескровного ребёнка, который плакал и звал мать, хотя она не слышала. И этим ребёнком была я. Когда я не мечтала, изучала книги на решётках в обгорелых подвалах, искала упоминания о ней. Где сейчас могла находиться бессмертная Звезда, упавшая в центр мира?

Каамиль переживал за меня – огонь делает его мягким. Когда я спала на обожженном пальцами полу подвала, и слепые голуби с серыми когтями клевали мои волосы, он парил надо мной как бабушка, вертя в руках свою бороду.

– Кохинур, – сказал он однажды ночью, когда я сидела на коленях перед решёткой, чьи ножки в виде когтистых лап стали ржавыми и красными, будто огонь в очаге. – Давай я помогу тебе. – Он сглотнул. Его огненные глаза были широко открыты и выглядели так мило. – Давай я пожелаю за тебя и приму наказание, которое выдумает белохвостый Кайгал.

Он взял меня за руки, и я взглянула в его лицо, яркое и пылкое, точно мордочка молодой саламандры, впервые оказавшейся под седлом.

– Я просто хочу узнать её, Каамиль. Она должна быть здесь, в Каше, со своими потомками; сидеть на подушке из шёлка, синего как пламя; слышать, как они поют новые песни, от которых светятся уши. Её должны усыпать красными драгоценными камнями и красными фруктами; множество джиннов должны с любовью прижать её к груди. Она прикоснулась бы ко мне, и я бы вспыхнула; её серебряный огонь лизнул бы мои рёбра, и мы вместе спели бы о тьме в начале времён.

Из моих глаз потекли мерзкие солёные слёзы – влажные, бесцветные и бесполезные. Каамиль сложил разрисованные ладони и возвёл глаза к стропилам. Крысы пискнули и убежали… И вдруг на золотой решётке, которую мы раньше не видели, появилась книга с разноцветными страницами, казавшаяся в том почерневшем месте павлином среди воробьёв. У неё был переплёт из кожи ягнёнка и малахита, а страницы исписаны чернилами из моллюсков. На них была запечатлена история сердоликовой шкатулки, хранившейся в семье хозяйки шафрановых полей много-много лет. Но у цветов плохая память, и книга сообщала лишь то, что шкатулку увезли из родной страны в какой-то непритязательный, неухоженный городишко на задворках мира, где башни алы и уродливы, и что этот город её не заслуживал.

На следующий день Кайгал забрал у Каамиля глаз.

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа

(продолжение)

Кохинур пристально глядела на меня поверх широкой и пёстрой головы своей саламандры.

– Аджанабцы ни разу не соизволили мне ответить. Герцог не написал ни одного письма. Когда Кайгал начал расследование, выяснилось, что город в упадке, и было решено, что Кашкаш не позволил бы столь богатому трупу лежать посреди пустыни, во власти блох. Хотя сведения получили благодаря измене Каамиля, совершенной из лучших побуждений, постановили разрешить вторжение. Я должна была найти её и прикоснуться к ней. – Голос Королевы Пепла превратился в низкое собачье рычание. – А потом старая Королева умерла, и её место занял невежественный уголёк из сточной канавы, которому нет дела до истории, как огню нет дела до спички.

– Теперь это не имеет значения, – сказала я. – Её нет.

– Она была моей, – прошептала Кохинур. В её серых глазах стояла мольба. – Как ты могла отнять её у меня?

– Она не была твоей матерью или моей. Джинны, что родились из её следов, были простой случайностью. У тебя нет на неё никакого права.

– Как и у тебя!

Я повесила голову, стараясь принять очень скромный вид.

– Пойдём домой, Кохинур. Давай вернёмся в наши Алькасары, будем пить угольное вино и петь новые песни: песни Аджанаба и Звёзд, песни о тигриных сердцах.

Она отбросила назад волосы, и её саламандра топнула сухими лапами.

– Это её город. Я возьму его штурмом и буду жить в её следах, пребывать среди этих красных камней, как пребывала она, и заберусь на каждую башню в городе, пока не найду, где ты её спрятала, не посмотрю ей в глаза и не получу свой огонь, а она – своих детей.

Я выпрямилась и положила руки на свои серебряные корзины на бёдрах.

– Невежественный уголёк из сточной канавы думает, что этому не бывать.

– Ты провела так много времени в жирных пальцах гиганта, что сошла с ума? Таково решение королей, королев и Кайгала. Ты ничего не можешь изменить!

Я попыталась улыбнуться, как следовало бы улыбаться Королеве, полностью владеющей собой. Наверное, у меня получилась кривая ухмылка, как у котёнка, который шипит на льва. Но я не могла допустить, чтобы аджанабцев сожгли. Просто не могла.

– Я могу пожелать, – сказала я.