Книга Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Насмерть? — Олег даже закашлялся.

— Не спасли, к сожалению. И ничего этим уродам не грозило, потому что не было четырнадцати лет. Разве что специнтернат для главаря. А как первоначальный капитал сколачивать, так они большие, далеко глядят.

— Неужели вот так, сразу, взяли и сожгли? И ты с ними сцепился…

— Врать не буду, его предупреждали. Первый раз — на словах. Потом сильно побили. Ну, а на третий раз бензином из бутылок обрызгали и бросили спичку. Так, представь себе, она в полёте погасла! А в зажигалке, смеяться будешь, газ кончился. Так нет, специально сбегали и купили в киоске новую.

— Да над чем же тут смеяться-то? — У Олега даже американский загар куда-то пропал. Он сидел бледный, как стена, и неподвижно смотрел на меня. — После таких аутодафе* жить не хочется на свете.

— Они, суки, разбежались тогда, а потом всё отрицали. Якобы пацан по дурости себя запалил. Андрей меня к ним внедрил, и я записал разговоры. Это ещё осенью было, в прошлом году. Пахана их закрыли в интернат, а младшие, оказалось, на Пресне пасутся. В метро их увидел, но особо не испугался. Понятно, что там жечь не станут. Андрей передал, что меня приговорили — чтобы осторожнее был. Ведь на «ять» против них сработали. А законы наши милосердные всех посадить не дали. Но полгода уже прошло, и я расслабился.

— Они тебя с платформы столкнули? — У Олега дрожали и руки, и губы, и усы. Я даже не знал, что он так за меня переживает.

— Ага. Подходит поезд, в сторону «Баррикадной», и тут меня в спину толкают, со всей силы. А состав-то уже рядом. На перроне люди заорали, как резаные, потому что машинисту уже ничего не сделать. Те, кто толкнул, сразу смылись, затерялись в толпе. Думали, что мне кранты. А я знал, как себя вести в таких случаях. Сама Александра Антропова инструктировала. Однажды ночью мы спустились в метро — по предварительной договорённости. И я тренировался падать в выемку между рельсами…

— Вот и оставь вас одних! — Олег вскочил с табуретки, распахнул створку окна. В кухне тут же запахло дождиком и свежей травой. А когда мы ехали, была ещё сухо. — Что дальше-то произошло?

— Тут главное — на контактный рельс не наступить, а ведь очень хочется. Наступишь — сгоришь в головешку. Мне с платформы начали руки тянуть. Но хвататься за них нельзя, Александра Сергеевна говорила. Это отнимает драгоценные секунды. Ладно, я в лёгкой кожаной куртке был. Грохнулся в выемку, и поезд надо мной прошёл. Не зацепил, ничего…

— Да неужели?! — Олегу показалось, что я малость приврал. — И ты только лоб поцарапал? Никаких других травм нет? И психозов тоже?

— Говорю — одежду не зацепило. Я на несколько секунд сознание потерял, когда был под поездом. А то рехнулся бы, наверное. Увидел момент своего рождения. Это мне потом Андрей объяснил. Я ору на руках у тётки в очках; она ещё в маске и в резиновых перчатках. Меня над головой поднимает и всем показывает. Но голосов никаких не слышно — всё будто в вату уходит. Только рот открываю и ногами дрыгаю, сам весь в крови. А дальше — вдруг вопли на платформе. Оказывается, электричество уже отключили. Дежурная бежит, мент из пикета. Потом врачи прикатили и под землю спустились. А я встал и побежал к часам. Меня на платформу тащили человек десять, а остальные вокруг толпились…

— Действительно, тебя принимала пожилая женщина в очках — профессор Серебрякова. Показывала всем, подняв над головой, потому что ты родился живым вопреки всем прогнозам. Принял косое положение, пошёл плечом. В таких случаях, чтобы мать спасти, ребёнка… м-м…

— Понятно, убивают, — подсказал я.

— Да, выпускают мозги. Так вот, Серебрякова произвела некоторые манипуляции, вернула тебя в нужное положение и извлекла щипцами. Всё было очень торжественно и волнительно. Мы тогда ещё не знали, какого уникального ребёнка Серебрякова сохранила для общества. Пусть земля ей будет пухом…

— Она умерла? — опечалился я.

— Да, в девяносто втором. Сама детишек спасала, а её угробили на операции по поводу рака лёгких. Курила она много, нервничала. Не учли состояние сердца, когда давали наркоз. Понятно — разруха, всем всё до лампочки. Так вот, она призналась мне: «Когда ваш мальчик закричал, я чуть умом не тронулась от счастья. Мысленно уже примирилась с потерей ребёнка. Но глаза боялись, а руки делали». Вот так, Руслан. — Олег наконец-то зажёг сигарету, затянулся. — Матери про метро ничего не говорил? Молодец, что скрыл. Она бы не вынесла.

— Сказал, что драка во дворе была. — Я услышал шаги матери у самой двери на кухню. — Давай про другое, Олег, пожалуйста. Придумай что-нибудь!

— Так сколько у тебя четвёрок в году? — строго спросил Олег. Мы как будто ни о чём другом и не говорили. — Две или три? Не снизилась успеваемость, пока бандитов ловил?

Это он здорово ввернул. Я вполне натурально пожал плечами.

— Не знаю, будут ещё две контрольные. Но четвёртую четверть кончаю с тремя четвёрками. Русский, литература и география. Мам, как там ванночка?

— Всё готово, Русик. Я твою любимую пенку растворила.

— А по географии-то почему? — Олег поднял светлые брови. — Не выучил, что ли?

— Отношения испортил с училкой. Не поздоровался с ней первым на улице, и всё.

— И она отомстила? Бывает. Ладно, иди, купайся.

Олег всегда правильно меня понимал, не хватался за сердце и не капал корвалол. Сейчас он отправился в комнату и увидел клетку под платком.

— Откуда у вас такой редкий и дорогой попугай? Деньги девать некуда?

Мать хлопотала вокруг нас, перекинув полотенце через локоть, как официант в ресторане. Услышав про попугая, она всплеснула руками.

— Ой, я Сергею забыла воду в ванночку налить! Олежа, это не наша птичка, а Геты Рониной. Русик с ней дружит. Её папа взорвался в машине, помнишь?

— Это когда Андрея арестовали? Да, конечно, помню. А попугай говорит?

— Сергей-то? Ещё как! — Я сорвал платок, и ошалевший попугай закачался в кольце, встряхиваясь и хлопая крыльями.

Мать тут же прибежала с чашкой, наполнила поилку. Потом отошла к дверям, виновато глядя на нас. Я ткнулся носом в прутья клетки.

— Серёж, это Олег приехал! Он будет здесь жить. Познакомьтесь. Скажи ему: «Добрый вечер!»

— Да уже скоро утро наступит, — усмехнулся Олег. — Беги, Руслан, ванна остынет.

Хорошо, что Олег ни от какого мата в обморок не упадёт. Я ведь даже не знал, что так люблю своего отчима! Перебесились они с матерью, и ладушки. Теперь можно и успеваемость подтянуть.

— Руська, дай «дымку»*! — проверещал Сергей и раскачался сильнее.

— Какого тебе «дымку»? Воспаление лёгких недавно было! Лучше бы поздоровался, невежа.

Олег даже захлопал в ладоши. Он всегда понимал юмор.

— Водочки! — продолжал капризничать попугай. Он сунул клюв в поилку, потом напыжился и посмотрел на нас круглым глазом. — Дай картошечки! Картошечки кр-рошечку!