Книга Книга духов - Джеймс Риз

Я шла вперед. На зеленых просторах не виднелось ни одной лодки, и эта зеленая пустыня яснее ясного говорила о моем одиночестве. Тишину нарушал только шум прибоя и шелест пальм. Вдали стена из кокколобы обозначала дюну.

Наконец в кокколобе показалась брешь – тропа, ведущая вглубь. Я решила свернуть туда и, поднявшись выше, села на сухой песок, чтобы надеть чулки и сапоги, а также сделать подкрепляющий глоток из бурдюка, который висел у меня на плече. Второй глоток я сделала, чтобы запить краешек кукурузной лепешки, которая была завернута в подмокший мох. Тут я задумалась, не отвергает ли мое сердце намеченный план – оставить позади солнце и песок и погрузиться в лесную тень; оно выбивало новую мелодию, с долгими интервалами, на четыре такта. Но нет, пульс бился не во мне, а в песке. Он поднимался по спинному хребту. Он становился все размеренней, все громче, и наконец, осмотрев берег слева, к югу, я это увидела.

Единственный объект: лошадь и всадник; и приближался он слишком быстро, что означало недружественные намерения.

Я побежала, кинулась к тенистому проходу, уводившему от берега.

Верно, я желала, чтобы меня нашли, ведь, не встретившись со Сладкой Мари, я не могла путешествовать дальше. Риохо сказал, что она найдет меня, и я в этом нуждалась. Но тут был всадник на лошади слишком уж высокорослой. Грудь его была обнажена, черные волосы развевались не от ветра, а от быстрой езды; он действительно летел во весь опор, и прибой пенился под лошадиными копытами.

…Тропа, да… Но, пожалуй, будет преувеличением назвать так проход, загроможденный снизу корнями и пнями, а сверху завешанный вьющимися растениями. Чтобы протиснуться, мне пришлось извиваться, как змее, зная, что настоящие змеи повторяют каждое мое движение. Я пробиралась дальше, торопливо, но по возможности спокойно; временами оглядывалась, чтобы узнать, не последуют ли за мной лошадь и всадник. Верно, кустарник рос слишком плотно; верно, он укрыл меня от того, кто с грохотом мчался вдоль берега…

Мой самообман был грубо оборван. Когда я снова обернулась к темному лесу, он ожил.

Деревья. Между сосной и пальметто что-то двигалось. Затененная зелень где-то на средней высоте зашевелилась – для пантеры слишком высоко, разве что она преследовала меня, перепрыгивая с дерева на дерево, с сука на сук. Медведь? Нет, он не так проворен. Олень? Да. Конечно же, я вспугнула пасущихся оленей, и теперь они разбегались. Я вздохнула с облегчением – и зря.

В конце тропинки спрыгнул с дерева человек непонятно какого цвета. Непонятно во что одетый. И с непонятными намерениями.

Я бы вскрикнула, но онемела от испуга.

Развернувшись, чтобы побежать к берегу (всадник так всадник, ну и пусть), я обнаружила, что дорогу мне перекрыл другой мужчина, такой же непонятный. Я затихла. И тут первый незнакомец испустил крик, от которого стремительный ток крови у меня в жилах едва не застыл. На крик явились из-за зарослей еще двое, так что я была загнана в угол.

В знойной темноте, где пахло гнилью с ароматной примесью сосновой смолы, меня охватил такой страх, какого я никогда в жизни не испытывала. Когда незнакомцы приблизились ко мне с четырех сторон, я смогла лучше их рассмотреть. Сначала одного, потом другого. Я поворачивалась то туда, то сюда.

Они казались высеченными из твердого дерева – плотные, крепкие и темные. Я не различала в темноте, к какой расе они принадлежат: черная у них кожа, красная или просто загорелая. Вначале мне казалось, что на них надеты маски, но вблизи я поняла, что это их настоящие лица. Очень уж застывшие, безжизненные. Лишенные всякого выражения. Как остановившиеся часы. Возрасту, написанному на этих лицах, противоречила гибкость членов, заметная в движениях незнакомцев. Приближаясь ко мне, они ловко перепрыгивали через бревна и сплетение вьющихся растений.

При всей загадочности их лиц еще больше меня напугала одежда незнакомцев, потому что я ее узнала.

На одном была корона, серебряная, а скорее, выкрашенная серебряной краской, и основательно потертая. Под редкими солнечными лучами на ней поблескивали камешки. На другом была мантия из царственного пурпура, усеянная серебряными звездами и символами – такую мог бы носить волшебник из Старого Света. Двое других были одеты просто, но на давно устаревший манер. По этой одежде, по костюмам я догадалась, что это за компания. Несколькими месяцами ранее всю территорию всколыхнули слухи о том, как на равнинах много севернее Тампы кто-то напал из засады на труппу, игравшую Шекспира, и перебил ее. Один из актеров выжил и рассказал о бойне и о том, как с него самого снимали скальп… Да, это были убийцы. Принц Хэл, Просперо, Горацио и Фальстаф, назову я их, но не в шутку, а лишь для того, чтобы проще было рассказывать.

На том, что произошло далее, я не стану долго задерживаться. Самое худшее началось, когда передо мной предстал Принц, спустившийся, так сказать, с авансцены. Глаза у него были усохшие, ввалившиеся. Лицо в складках, но кожа еще упругая; оно напоминало ложе высохшей реки. Грудь, однако, широкая и гладкая, украшенная, помимо мускулов, ожерельем из чеканных серебряных дисков; они висели на нити, похожие на улыбающиеся губы, нелепо контрастируя с каменно-неподвижным лицом.

Принц, должно быть, пробормотал какое-то приказание (четверка разбойников говорила на смеси мускоги и испанского, вкрапляя в речь и английский, но в их произношении он тоже казался иностранным), и трое его сообщников сомкнулись вокруг меня, их добычи. Пока они меня пихали и тянули, я заметила, что все они были… недоукомплектованы. Кто-то когда-то их изуродовал, буквально обкорнал.

У Принца Хэла отсутствовали оба уха, точнее, они были отрезаны, и квадратные обрубки особенно привлекали к себе взгляд рядом с фальшивой короной. У свергнутого герцога, Просперо, не хватало пальцев. Горацио ужасно хромал – думаю, у него были подрезаны сухожилия, одно или оба. Фальстаф лишился большей части языка. Это, однако, не мешало марону (теперь мне было видно, что цвет его кожи свидетельствовал о смешанном, индейско-негритянском происхождении) говорить или пытаться говорить: обрубок языка трясся, как трещотка гремучей змеи.

Вообразите себе их дьявольскую радость. И еще вообразите, что она никак не отражалась на их лицах… От этого меня затрясло еще больше.

Приплясывая на своих шести пальцах, Просперо искал нож или ружье. Фальстаф так близко придвинул ко мне свою деревянную физиономию, что я разглядела его кожу, темную и задубелую, как вяленое мясо, с полосами ягодного сока – боевая раскраска. Мне виден был и рубец на конце его трещотки. Горацио заломил мне руки так, что они едва не выскочили из суставов.

Мы стояли в глубокой тени, одежда еще была на мне, но изувеченные дикари как будто подстрекали друг друга совершить злодеяния, которые излишне описывать. Как же страшно было думать о том, что произойдет, если они меня разденут, если осмотрят и обнаружат…

Enfin, не надеясь остаться в живых, я решила оказать сопротивление, и на боку Принца Хэла обнаружила то, что искала, – нож в ножнах из оленьей шкуры. Я кинулась… нет. Стойте, скажу иначе. Когда я решилась прыгнуть за ножом, вокруг произошли перемены столь многочисленные и внезапные, что перечисления их будет достаточно.