Книга Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Узнав о том, что её сноха ждёт ребёнка, мать Османа принялась упрашивать сына, просить, чтобы он привёз Мальхун в становище:

- У моей невестки нет матери! Кто наставит на путь? Кто укажет, как надобно вести себя, что делать надобно, чтобы родился мальчик? Я - свекровь! Я должна беречь твою жену, мою невестку...

Осман соглашался с матерью, но под конец её речи сказал коротко:

- Я хочу, чтобы мой сын, мой первенец родился в моей первой крепости.

- Я родила тебя в юрте, а вырос ты не хуже франкских и румских правителей! Султаны Коньи рождались в покоях дворцовых, а мой сын будет править их владениями!..

- Ещё далеко до этого, - сухо отозвался Осман. - Быть может, я и не доживу...

- Сыновья, внуки твои доживут!

- Для этого надо прежде всего позабыть житье в юртах.

- А я слыхала, будто монгольские правители жили в юртах, не изменяли заветам предков...

- Оттого и правление их оказалось нестойким, и не пошёл от их корня великий народ. А от моего корня - пойдёт, верю!..

Осман предложил матери приехать в Ин Хисар, но она наотрез отказалась и всё же упросила его привезти в становище Мальхун, хотя бы не на такое долгое время...

Она обвешала одежду и юрту Мальхун оберегами - голубыми бусами, волчьими зубами, пучками сушёной травы. Тут же поместились и лоскутки бумаги с написанными на них молитвами, зашитые в матерчатые мешочки.

Осман и сам отправился тайком к источнику, вода которого почиталась священной. Он совершил намаз и по обычаю сунул руку в расщелину. Полагалось поймать пальцами любую живность, не видя, и съесть живьём. Ему попалась чёрная змейка, сунул её в рот и размолов зубами белыми, проглотил[265].

Но когда он приехал навестить жену в становище, Мальхун попросила забрать её назад в Ин Хисар. Он не стал спрашивать, почему она хочет вернуться так скоро, но велел приготовить повозку. Он сидел подле юрты, где находилась Мальхун; мать его не показывалась, и он догадывался, что желание Мальхун покинуть становище связано с его матерью. Но он твёрдо решил не спрашивать ни о чём. Тут подошла к нему бывшая его кормилица и воспитательница и попросила позволения говорить. Он позволил.

- Господин мой! - заговорила она. - Мои слова - не донос и не предательство! Но ты знаешь мою любовь к тебе. Из любви к тебе я и должна сказать, отчего госпожа, супруга твоя, хочет покинуть становище. Не так давно это сделалось. Госпожа, матушка твоя, вдруг занемогла, ноги отнялись у неё и она приказала не допускать невестку к ней. Я ходила за матушкой твоей, но только лишь ей немного полегчало, как она принялась передвигаться ползком по юрте своей, собирала-сгребала старую одежду и приговаривала, что следует всё сжечь. «Духи желают погубить ребёнка и роженицу!» - бормотала она. И не успокоилась до тех пор, покамест я не развела костёр перед юртой и не бросила в огонь всё, что она приказала мне туда бросить. Твоя супруга меж тем уединилась в своей юрте и оставила при себе лишь одну служанку, ту, с которой приехала в становище...

- Моя жена испугалась? - встревожился Осман.

- Нет, ты не должен тревожиться. Госпожа Мальхун не из тех женщин, которые то и дело пугаются и теряют себя...

- Что же случилось дальше?

- Матушка твоя разложила на медном подносе перед собой мелкие круглые камешки, снизки бус и бронзовое зеркальце. Она по-прежнему не стояла на ногах. Сидя на ковре, она всматривалась в разложенное перед ней и призывала сорок неразлучных духов. Она громко кричала, что её невестке угрожает опасность... Я так и не поняла, кому угрожает опасность, госпоже Мальхун или её ребёнку... Прежде я никогда не видела твою матушку в таком отчаянии. Она, казалось, обезумела. Она схватила нож и размахивала острым клинком, будто стремясь поразить невидимых врагов. Она выла и всё звала духов себе на помощь... Я решилась велеть, чтобы её связали. А когда это было сделано, она долго и горько плакала, затем впала в сонное забытье. А когда проснулась, то сделалась равнодушна ко всему. Я тогда велела развязать её. Она более не впадала в буйство и лежала тихо. Когда принесли еду, она поела. Затем она поднялась на ноги, походила по юрте и снова легла, но не заснула, а лежала молча. Я оставила с ней её прислужниц и караул возле юрты. Правду вам скажу, я боялась, как бы она в своём безумии не причинила вред госпоже Мальхун...

- Отчего не послали за мной?

- Госпожа Мальхун не велела тревожить тебя. Она сказала, ты сам намереваешься вскоре приехать...

- Что ж! Правду сказала. Я приехал за ней...

Осман так и не повидал мать, только велел бывшей кормилице, воспитательнице своей, приглядывать за его матерью и всячески беречь её...

Первенец Османа должен был родиться в Ин Хисаре. Будущую мать окружали опытные женщины и две хорошие повитухи - эбе. По мнению многих женщин, да и повитух, должен был непременно родиться мальчик. Плод шевелился в утробе матери с правой стороны, она ощущала тяжесть в пояснице и соски её покраснели. Одна из повитух взяла две подушки и под каждую положила кое-что, то есть ножницы и нож в ножнах. Мальхун, не знавшая, конечно, что под какой подушкой лежит, села как раз на ту, под которую положен был нож! А когда в грудях будущей матери появилось молоко, капнули несколько капель в серебряную чашу с водой, и молоко опустилось на дно, не расплывшись, — верный знак рождения сына!..

В самый день родов отперли все замки, на всех дверях и на сундуках, развязали все завязки и пояса на одежде Османа. На шею роженицы повесили на кожаном шнурке большой изумруд, потому что считалось, изумруд служит для облегчения родов. Роздали бедным много мяса, хлеба, золотых и серебряных монет, хороших тканей. В комнате рядом с комнатой роженицы посадили имама, чтобы непрерывно читал Коран. Осман должен был поместиться подле имама и повторять за ним святые слова. Многие суры Осман знал наизусть, на память. Но сейчас он старательно повторял непонятные арабские слова и сам чувствовал, что повторяет, не сбиваясь... Имам читал вполголоса, но Осман повторял за ним громко, словно опасаясь расслышать крики из комнаты роженицы. Да он и вправду опасался!.. Дверь была не прикрыта. Но он слышал лишь свой громкий голос, повторяющий непонятные святые слова. Громкий его голос словно бы гремел в его ушах...

Наконец явилась одна из повитух, держа на руках спелёнатого младенца. Она провозгласила радостно рождение мальчика и поднесла ребёнка отцу - показать. Но Осман даже не ощутил радости, одну лишь усталость. Он даже не в силах был сосредоточиться и разглядеть новорождённого. Он подал женщине приготовленную заранее большую золотую монету - бахшиш[266]. Она приняла со словами благодарности. Осман расслышал плач ребёнка... Затем опустилась необычная тишина. Он огляделся по сторонам и увидел, что он в комнате один. Некоторое время он сидел, переживая свою усталость и удивляясь, почему же в нём, в его душе ничего не изменилось; ведь он сделался сейчас отцом, отцом сына...