Книга Лунная долина - Джек Лондон

Мужчины из их компании откровенно восхищались ею. Но она не сделала обычных в таких случаях ошибок, и это не вскружило ей голову. Да и понятно: ведь она с каждым днем все сильнее любила мужа. Она не переоценивала его. Она знала, каков он, и любила таким, как он есть. Он неотесан и малоразвит, не то что эти мужчины; он говорит неправильно и вряд ли когда-нибудь будет говорить правильнее. И все-таки она не променяла бы его ни на кого, даже на честного и великодушного Марка Холла, которого любила такой же любовью, как и его жену.

В Билле она видела то здоровье, цельность и прямоту характера, ту непосредственность, которые были ей дороже всякой книжной премудрости и чековых книжек. Именно благодаря своему здоровью, прямоте и непосредственности он вышел победителем, когда они в тот вечер спорили с Холлом, на которого опять нашла безысходная хандра. Билл взял верх не благодаря своей учености, а потому, что остался верен себе и высказал ту правду, которая в нем жила. И лучше всего было то, что он даже не подозревал о своей победе и принял аплодисменты за добродушную насмешку… Но Саксон поняла, хотя едва ли могла бы объяснить, почему он победил. И она никогда не забудет, как жена «Шелли» шепнула ей потом, и глаза ее сияли: «О Саксон, какая вы счастливица!»

Если бы Саксон вынуждена была определить, чем для нее так дорог Билл, она сказала бы просто: он настоящий мужчина. И таким он всегда был в ее глазах. Она всегда видела его в ореоле мужской силы и доблести и временами готова была расплакаться от счастья, вспоминая манеру Билла заявлять какому-нибудь взбешенному парню: «Что ты стоишь? Иди, я тебя не держу!» В этом был весь Билл. Ее великолепный Билл! И он любит ее. Она знала это. Она знала это по биению его сердца, которое только женщина умеет расслышать. Правда, он любил ее не так страстно, как раньше, но его любовь стала более глубокой, более зрелой. Это прочная любовь, она выдержит любые испытания, если только они не вернутся в город, где все прекрасные черты человека гибнут, а таящийся в нем дикий зверь оскаливает клыки.

Ранней весной Марк Холл и его жена уехали в Нью-Йорк, двое слуг японцев были отпущены, и дом остался на попечении Саксон и Билла. Джим Хэзард тоже уехал в Париж, он ездил туда ежегодно; и хотя Биллу очень не хватало его, но он и один продолжал подолгу плавать в высокой волне. Две верховые лошади Холла были оставлены на его попечение, и Саксон сшила себе элегантный костюм для верховой езды из золотисто-коричневого вельвета, который так шел к ее волосам. Билл перестал брать поденную работу. Как сверхштатный кучер он зарабатывал больше, чем они проживали, и в свободное время предпочитал учить Саксон верховой езде и скакать с нею целыми днями по окрестностям Кармела. Больше всего они любили ездить вдоль побережья в Монтери, где он учил Саксон плавать в большом бассейне Дель-Монте. А вечером они возвращались через холмы. Она тоже ходила с ним ранним утром на охоту, и жизнь казалась им непрерывным праздником.

— Знаешь что, — обратился он однажды к Саксон, когда они, остановив лошадей, любовались сверху долиной Кармел. — Я ни за что больше не соглашусь постоянно работать за плату на других людей.

— Да, работа это еще не все, — согласилась она.

— Конечно. Представь себе, Саксон, что я бы работал в Окленде миллион лет, получал бы по миллиону долларов в день, но вынужден был бы безвыездно торчать там и жить так, как мы с тобой жили раньше, — три четверти дня работай, а для развлечения ходи в кинематограф! Кинематограф! Подумаешь! Да наша жизнь сейчас все равно что кинематограф! Я предпочел бы прожить один год, как мы живем здесь, в Кармеле, а затем умереть, чем жить тысячу миллионов лет, как на Пайн-стрит.

Саксон написала Холлам, что с наступлением лета они с Биллом собираются в путь — искать лунную долину. К счастью, это не нарушало планов Холла, потому что Бидо. Железный Человек с глазами василиска, перестал мечтать о сане священника и решил сделаться актером. Он вернулся из католического колледжа в Кармел и взялся присматривать за домом Холла.

Саксон была очень растрогана тем, что колония никак не хотела отпускать их. Владелец кармелских конюшен предлагал Биллу девяносто долларов в месяц, лишь бы тот остался у него. Такое же предложение было сделано Биллу в соседнем приморском городке.

— Как, снова в путь? — окликнул их неистовый ирландский драматург на станции Монтери. Он возвращался из Нью-Йорка.

— А как же! Искать лунную долину! — весело отозвалась Саксон.

Он посмотрел на их дорожные тюки.

— Черт побери! — воскликнул он. — Я тоже хочу! Черт! Возьмите и меня с собой. — Затем лицо его омрачилось. — А я-то подписал контракт,

— простонал он. — Целых три акта!.. Вы счастливцы… Да еще в это время года…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Прошлой зимой мы притащились в Монтери, как бродяги, а теперь уезжаем отсюда с шиком, — заметил Билл, когда поезд тронулся и они откинулись на спинки сидений.

Они решили не возвращаться тем же путем и сели в поезд, идущий на Сан-Франциско. Марк Холл предупреждал их, что климат юга действует расслабляюще, и они двинулись к северу, в более умеренную полосу, где ночи были прохладны. Они решили переправиться через бухту Сан-Франциско в Сосалито и посмотреть побережье. Там, уверял Холл, и есть настоящая родина секвой. Однако когда Билл, взяв сигарету, зашел в курящий вагон, то оказался рядом с пассажиром, которому было суждено изменить их маршрут. У этого человека было энергичное лицо и темные глаза, — вероятнее всего, еврей. Билл вспомнив наставления Саксон, дождался подходящей минуты и завел разговор. Очень скоро выяснилось, что Ганстон — так звали незнакомца — комиссионер, и беседа с ним оказалась настолько поучительной, что и Саксон следовало принять в ней участие. Как только Билл увидел, что Ганстон докурил сигару, он пригласил его перейти в их вагон, чтобы познакомить с женой. До жизни в Кармеле Билл едва ли решился бы на это, но там он привык держаться с людьми более свободно.

— Он рассказывал мне о картофельных королях, и я решил, что и тебе следует послушать, — обратился Билл к жене, представляя ей Ганстона. — Валяйте дальше, мистер Ганстон, расскажите ей про того китайца-игрока, который нажил в прошлом году девятнадцать тысяч на сельдерее и спарже.

— Я объяснял вашему мужу, как китайцы ведут хозяйство на Сан-Хоакине. Вам бы следовало побывать там и поглядеть. Теперь самое время, — для москитов еще рано. Вы можете сойти в Блэк-Даймонде или Антиохе и поездить на катере или моторке — посмотреть, как обрабатывают землю на больших островах. Проезд там всюду недорог, и вы найдете поместительные моторные лодки — это скорее целые пароходы.

— Расскажите ей о Чжоу Лан, — сказал Билл.

Комиссионер прислонился к стенке.

— Несколько лет тому назад Чжоу Лан был совершенно опустившимся игроком. У него не осталось ни гроша, да и здоровье сильно сдало. Он проработал двадцать лет на золотых приисках, промывая отвалы, оставленные прежними старателями. И сколько бы он ни добыл, все спускалось в фан-тан. Кроме того, он задолжал триста долларов «Шести компаниям», — знаете, есть такая китайская фирма. Не забудьте, что это было всего каких-нибудь семь лет назад, — здоровье никуда, триста долларов долгу и никакой работы. Чжоу Лан поехал в Стоктон и поступил поденщиком на торфяные разработки китайской компании, которая разводила на Миддл-ривер сельдерей и спаржу. Здесь-то он опомнился и задумался: вот он уже четверть века живет в Соединенных Штатах, спина у него уже далеко не такая крепкая, как прежде, и ни одного пенни не отложено на возвращение в Китай. Он видел, как другие китайцы, работавшие в этой компании, копили деньги и покупали себе паи.