Книга Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Но вот снова у нас небольшое пополнение в отряде. К нам пришли двое мужчин. Из деревни Голынка пришел Козловский. Этот молодой человек оказался родственником следователя СД в Толочине — Мацука. Он сам нам доложил об этом родстве. Но были же случаи, когда братья служили один в полиции, а другой в партизанах, как это было, например, с братьями Игнатовичами, то есть с братьями нашего комиссара бригады. Поэтому мы нисколько не удивились этому родству Козловского, но все же решили присматриваться к нему. Он оказался хорошим художником, и мы стали его привлекать к оформлению нашей стенной газеты, которую выпускали два раза в месяц.

Второй прибывший в наш отряд был, по его рассказу, до войны помощником прокурора где-то в Сибири. А потом он добровольцем пошел на фронт. В одном из боев с гитлеровцами он попал в плен, затем бежал из плена и пришел к нам. По своему виду он что-то не очень был похож на «прокурора», как его потом прозвали партизаны. Он был низенького роста, лет 45, очень худой и как-то весь почерневший, не то от курения, не то от какой-то болезни. Мы решили, как слабого здоровьем, направить его в хозвзвод к Егорову.

Подходил праздник, День Красной Армии. Мы решили его отметить праздничным обедом. Кроме того, наш художник Козловский на белых простынях нарисовал большие очень хорошие портреты Ленина и Сталина. Эти портреты мы повесили на стене пожарного сарая, который стоял в середине деревни. Партизаны где-то достали несколько кусков красной материи, из которой мы сделали несколько небольших флажков и украсили ими дома деревни. С командиром отряда мы подготовили праздничный приказ, в котором вынесли благодарность лучшим бойцам нашего отряда.

Наступило 23 февраля 1944 года. День праздника оказался пасмурным, с низкой сплошной облачностью. Мы радовались этому, так как немецкая авиация обычно в такую погоду налетов на партизанские деревни не совершала.

Утром, позавтракав, мы с командиром отправились пройтись по деревне, чтобы побывать в каждом взводе и поздравить наших товарищей с праздником. Первым на нашем пути с южной стороны деревни находился взвод Егора Евсеева. Мы зашли к ним в самую большую хату, где уже стояли столы, заставленные праздничными немудрыми закусками, и, конечно, на столах оказались бутылки с самогоном. Увидев нас, Егор гостеприимно пригласил за праздничный стол, где уже сидели все партизаны взвода. Что греха таить, пришлось выпить с партизанами по чарке самогона и поздравить их с праздником. Выходя из этой хаты, я сказал Агапоненко:

— Слушай, Николай, мы пока с тобой дойдем до хозвзвода и в каждом взводе выпьем по чарке самогонки, то совсем опьянеем.

— Ничего, комиссар, держись! Нельзя же отказывать в гостеприимстве нашим товарищам. Это же все они делают с большим уважением к нам, своим командирам.

За нами вслед из хаты вышел и командир этого взвода Егор Евсеев, который, как гостеприимный хозяин, решил нас проводить до дома другого взвода. В то время, когда мы втроем шли по улице, где-то на горизонте с южной стороны деревни послышался гул двигателей приближающегося самолета. Агапоненко громко крикнул:

— Воздух!

Егор тут же побежал в хату и вынес свой знаменитый ручной пулемет. А в это время самолет противника на бреющем полете уже летел над нашей деревней. Он накренился на левое крыло, как бы решив получше рассмотреть портреты Ленина и Сталина. Затем он пролетел в сторону соседней деревни Толпино, развернулся и снова направился в нашу сторону. Еще раз фашистские летчики накренили свой самолет, и, видимо, окончательно убедившись в том, что на стене пожарного сарая висят портреты не их фюрера, а именно Ленина и Сталина, решили нас проучить за такое нахальство на оккупированной ими территории. Снова гитлеровский самолет развернулся где-то в районе деревни Антополье и пошел на нашу деревню бреющим атакующим полетом. Егор Евсеев, недолго думая, положил свой пулемет на изгородь забора и, прицелившись, ударил длинной очередью прямо в кабину летевшего на нас самолета. Один из двигателей этого самолета задымился, и самолет резко пошел на снижение в сторону поля, которое находилось восточное деревни Толпино.

Партизаны, выбежавшие из хат, закричали:

— Сбили! Самолет сбили!

В сторону падавшего самолета бежали наши партизаны и из соседней деревни Толпино. Фашистскому самолету удалось благополучно приземлиться, но из его левого двигателя валил черный дым и огонь. Через некоторое время из кабины самолета появились летчики. Спрыгнув на снег, они пытались по глубокому снегу уйти к лесу. Один из них сильно хромал, видимо, был ранен и поэтому отстал от других летчиков. Всего их было трое. Бежавшие из деревень по полю партизаны кричали убегавшим немцам: «Хальт! Хальт! Хенде хох!» Но немцы продолжали уходить в сторону леса, время от времени отстреливаясь из пистолетов. Боясь, что летчики уйдут в лес и тогда их будет трудно найти, Егор Евсеев, поставив свой пулемет на один из бугорков, выступающий из земли этого поля, прицелился и дал очередь по убегавшим летчикам. Двое из них были тяжело ранены и упали замертво на снег, а тот немец, который убегал, сильно хромая, продолжал бежать к лесу. Но убежать партизаны ему не дали. Нагнав около леса, они забрали его в плен.

Во время допроса этот летчик сообщил следующее: «Мы получили из капитального ремонта этот самолет. Кто-то из нас вспомнил, что сегодня Красная Армия празднует свою годовщину, и тогда мы решили опробовать самолет. Куда лететь? И мы решили попугать партизан». Он также сообщил, что взлетали они с военного аэродрома, находящегося недалеко от Орши в Балбасове, что один из убитых летчиков был комендантом этого аэродрома.

Вот так эти летчики «попугали» партизан. У убитых летчиков и у допрашиваемого особенно интересных документов не нашлось. Их самолет взорвался и сгорел. А раненый летчик через несколько дней тоже умер от заражения крови. Так трагически кончилась их операция над нашей партизанской зоной.

От жителей ближайших соседних деревень нашего гарнизона стали поступать жалобы. Главным образом от женщин. Они нам сообщили, что к ним заявляется небольшого роста, довольно старый по возрасту партизан, который, приходя к ним в хату, требует: «Хозяйка! Жарь яишницу и ставь на стол самогон!» А потом выпьет, закусит и уходит. Приходит один. Оружия у него нет. Говорит, что из бригады Гудкова.

— Товарищ командир! — заявила одна из женщин. — Он нам надоел. Где мы ему в зимнее время найдем яичек да еще сала? И где у нас теперь самогонка? Что у нас, водочный завод, что ли? А бывает и так, что у нас действительно нет самогонки и мы ему отказываем, так он грозится спалить нашу хату. Поэтому хочешь не хочешь, а приходится бежать к соседкам и просить у них взаймы самогона и яичек. Так помогите же нам избавиться от этого человека.

— Спасибо вам, женщины, что вы нам сообщили об этом. Мы разберемся и накажем этого партизана, — пообещали мы им.

У нас появилось подозрение, что этим «делом» занимается тот самый «прокурор», который совсем недавно появился у нас в отряде и который сейчас находится в хозвзводе. Мы попросили Егорова проследить, чем занимается в хозвзводе вновь прибывший к нам человек по прозвищу «прокурор». Через несколько дней характеристика, данная Егоровым на этого человека, была очень плохая: он ничего во взводе не хочет делать, все время только спит, так как бывает каждый день пьяный.