Книга Тень Эдгара По - Мэтью Перл

Вскоре после визита к мадам Бонапарт я шел мимо гостиницы «Барнум». У парадного входа было, как всегда, людно — сновали носильщики, ждали постояльцы; тут-то мои разрозненные мысли и оформились в четкий план. Уже дома, в «Глен-Элизе», я осознал, как мало у меня времени. И вновь пошел в «Барнум», не забыв захватить старый револьвер, возвращенный полицией вместе с другими вещами, и убедиться, что курок не заржавел — ни от старости, ни от долгого бездействия.

— Сэр, чем могу служить?

Седой портье с усами в нитку смотрел на меня с подозрительным ожиданием.

— Мосье, — начал я и сразу замолк. Как я и рассчитывал, портье при французском слове вскинул бровь. — В вашей гостинице остановился член французской правящей фамилии.

Портье кивнул, всем своими видом изображая глубочайшее почтение.

— Точно так, сэр. Этот джентльмен занимает номер, где прежде останавливался один барон. То был его брат. Сам он — герцог. — Последнее слово портье произнес доверительным шепотом: — Правду сказать, сэр, в обоих тотчас видно благородное происхождение.

— Герцог, значит, — улыбнулся я. — А когда же въехал благородный герцог?

— Сразу после того, как выехал его брат, я имею в виду благородного барона. Пребывание у нас герцога овеяно строжайшей тайной — неудивительно, когда во Франции такое творится.

Я кивнул, мысленно усмехнувшись простодушию, с каким была выдана «строжайшая тайна». Видимо, портье уже терзали угрызения совести, ибо он поспешил добавить, что сообщать номер герцогских апартаментов ему не велено.

— От вас этого и не требуется, — успокоил я. Мы обменялись заговорщицкими взглядами. Я не нуждался в услугах портье, поскольку в свое время следил за Бароном.

По лестнице я шел, снедаемый волнением.

Теперь мне помнится, что Дюпон был очень бледен и изнурен — тогда, во время беседы, я не зафиксировал внимания на этом факте. Казалось, он если и не удалился в царство теней, то по крайней мере на полпути туда. Подобно изваянию, сидел Дюпон в номере старой гостиницы, еще недавно занимаемом Бароном Дюпеном. При моем появлении он, против ожидания, не огорчился, что его так быстро обнаружили. По моим представлениям, он должен был лишиться своего знаменитого хладнокровия, впасть в ярость, унизиться до угроз, стоит только мне возникнуть на пороге и заикнуться о неблаговидности его поведения. Дюпон знал, что Барон будет убит вместо него, — знал и не попытался предотвратить трагедию.

Дюпон вежливо предложил мне сесть. Оказывается, хваленое хладнокровие и не думало изменять ему. На его звонок явился коридорный, которому было велено отнести вниз Дюпонов саквояж. Какое-то время я буравил Дюпона взглядом, наконец, устав молчаливо взывать к его совести, озвучил свое разочарование.

— Мосье Дюпон, я давно не рассчитываю на вашу помощь.

— Мне пора ехать, — невпопад отвечал Дюпон.

— Вы намерены скрыться теперь, когда я пришел к вам?

— Полагаю, мосье Кларк, вы читаете газеты и в курсе происходящего в Париже.

Я достал револьвер из кармана, воззрился на него, точно видел впервые, и положил на стол перед Дюпоном.

— Возможно, за мной была слежка — разумеется, в том случае, если вы по-прежнему интересуете убийц. Вы навлекли на меня смертельную опасность, мосье Дюпон; тем не менее я не хочу подвергать опасности вас.

— Не знаю, кончилась охота или нет; в последнем случае скоро кончится.

Я все понял. Балтиморские Бонапарты отправились в Париж, рассчитывая получить награду за преданность новому императору. Если их расчеты оправдаются, причин содействовать преследователям Дюпона у них больше не будет, даром что и мадам Бонапарт, и ее приспешники знают: они убили не того, кого было велено.

— Барон мертв. Вы с самого начала знали, что он будет убит вместо вас, и допустили трагедию, — сказал я. — Убийца, вот вы кто.

Раздался звон гонга.

— Не желаете закусить? — предложил Дюпон. — Что-то я засиделся в номере. Ради хорошего обеда я даже готов рискнуть — появиться на людях.

Мы устроились в обеденном зале на пятьсот человек, собравшихся ради сезонного деликатеса — чесапикской сельди. Церемония была отработана до мелочей: чернокожий мажордом подавал сигнал, звучал гонг, знаменующий перемену блюд, взлетали над столами сверкающие крышки, синхронно поднятые официантами.

Поначалу я опасливо косился по сторонам: не прячется ли за шторой наемный убийца, не округлил ли глаза какой-нибудь господин, знавший Барона и решивший, будто видит его призрак. Впрочем, отрешенная тень, сидевшая подле меня, имела столь же мало сходства с бодрыми пародиями Барона на Дюпона, сколь и с прежним Дюпоном.

— Нет, убийца не я, — Дюпон с опозданием вздумал отвечать на мое обвинение. — Не я, а вы вместе с Бароном. Так-то, мосье Кларк. Барон хотел, чтобы его принимали за меня. Как мог я противиться этому? Я пытался избегать его; в Париже почти не выходил на улицу. Но вам, мосье Кларк, для ваших личных целей понадобился «Дюпен». Он же понадобился и Барону — для его личных целей. А заодно и Луи Наполеону в качестве козла отпущения. Ваше прибытие в Париж, ваша настойчивость, даже, я бы сказал, настырность примирили меня со следующей мыслью: я сколько угодно могу самоустраняться из жизни — идея «Дюпена» будет цвести пышным цветом независимо от моих действий. Она, как вы изволили выразиться, бессмертна.

«Я изволил выразиться! Но вы-то никакой не прототип Дюпена! И никогда им не были!»

Эти слова чуть не сорвались с языка. Я удержал их, ибо намеревался контролировать ход беседы, так повести ее, чтобы Дюпон волей-неволей ответил на мои вопросы, которые, подобно жужжащему пчелиному рою, мешали сосредоточиться.

— Когда вы догадались? Когда вы поняли, что эти прихвостни Бонапартов охотятся на вас?

Дюпон тряхнул головой, словно не знал ответа.

— Но ведь на «Гумбольдте» вы сразу вычислили безбилетника — этого мерзавца Роллена. Тогда-то все и началось. Я свидетель, мосье Дюпон; передо мной вы не можете запираться.

— Нет, я не знал наверняка, что на судно проник безбилетник. Скорее, я знал: безбилетник, если таковой имеется, на самом деле наемный убийца, и послан он за мной.

— То есть вы догадались! — воскликнул я.

На долю секунды мелькнула горькая усмешка. За ней последовал кивок.

Наверное, именно тогда я почувствовал давнюю Дюпонову боль, явившуюся причиной парижского затворничества и безразличия. После дела Лафаржа Дюпону стали приписывать экстраординарные способности. Будучи крайне самонадеянным молодым человеком, Дюпон поверил, будто обладает силой почти сверхъественной, — как же, ведь не о всяком в газетах пишут. Многочисленные легенды (зачастую сочиненные авансом) укрепляли в Дюпоне мысль о собственной гениальности. Я до сих пор не был уверен, что ответственность за эту гениальность не лежит целиком и полностью на окружающих. По ощущениям читателей, литературный Дюпен находит правду, потому что он гений. Чуть больше внимания к тексту, почтенный читатель! Все не так однозначно. Дюпон находит правду, потому что некто верит в него; иными словами, К.Огюст Дюпен гениален, успешен да и вообще жив благодаря молчаливому, безымянному своему товарищу.