Книга Три стороны моря - Александр Борянский

«Знаю, — отвечал Ахиллес. — Но теперь, пока я не уничтожу Гектора, я не хочу жить».

«Но твоя смерть ждет тебя сразу за смертью Гектора!» —. предупредила Фетида.

«Пусть! Зато прежде я заставлю многих грудастых троя-нок рыдать об их мужьях!»

«Ты говоришь справедливо!» — согласилась Фетида.

И отправилась к Гефесту, чтобы выпросить у бога мастеров прекраснейшее оружие для осуществления справедливости.

Тем временем ахейцы отступали с телом Патрокла, а Гектор с Энеем их преследовали. Гектор трижды хватал Патрокла за ноги, но греческие герои трижды перетягивали Патрокла на свою сторону.

Тогда Гера шепнула Ахиллесу на ухо: «Там от Патрокла скоро ничего не останется».

Хотела ли Гера помочь ахейцам, или же назло Фетиде провоцировала Ахилла выйти на бой без доспеха… В любом случае Ахиллес не побежал на врагов с голой грудью.

(Комментарий Ареса: и откуда только потом взялся этот бред о неуязвимости Ахиллеса и его пятке?!)

«У меня же нет доспеха! — возразил герой. — Я отдал его Патроклу…»

«Да хоть так им покажись!» — посоветовала богиня.

Ахиллес забрался на возвышение и закричал. Как сказано в первоисточнике, «троян обуял неописанный ужас».

…Гефест всю ночь работал над вооружением сына Фетиды. Особенно его заинтересовал щит. Несколько увлекшись, Гефест сотворил такое, во что грех тыкать острыми предметами, в особенности людям с развитым чувством прекрасного.

На щите Ахиллеса был целый мир.

Земля, море, небо, на небе солнце, луна и звезды, с точным изображением основных созвездий — Плеяды, Гиады, Орион, Арктос (Большая Медведица).

Два города: один в состоянии мира, другой в состоянии войны. В первом имела место свадьба с пиршеством и суд о выплате за убийство. Второй город окружали две рати, а горожане, выставив на стенах женщин, детей и стариков, выступали тайно, чтобы напасть на осаждающих из засады, причем кто-то еще крался, а кто-то сражался вовсю на берегу реки.

Отдельно Гефест изобразил земледельческий цикл. На одном поле яремные волы распахивали пар, на другом греки уже собирали урожай.

В виноградном саду отрок играл на лире посреди девиц с плетеными корзинами.

Золотые и оловянные волы в сопровождении девяти псов шли на водопой, но два льва напали на стадо, а пастухи и псы не могли отогнать хищников.

Пастбище с овцами серебряной шерсти Гефест расположил в тихой долине.

Хоровод из «цветущих дев, желанных многим», с некоторым вкраплением прекрасных юношей, бог мастеров изобразил по образу и подобию чудесных критских танцев.

А вокруг по ободу Гефест пустил Океан.

Хотя, может быть, это был Стикс? Кто знает…

(Комментарий Гефеста: да, помню, неплохой щит получился! Только он, по-моему, никогда не принадлежал Ахиллесу.)

19. Когда рано утром Фетида положила у ног Ахиллеса доспехи, сотворенные Гефестом, они издали такой звук, что мирмидоняне вздрогнули. На солнце отполированный богом металл сверкал больно для глаз. Все зажмурились, один Ахилл взглянул — и наполнился сильнейшим гневом на Трою.

«Да, смертный до такого не додумается!» — сказал он.

Ахилла беспокоило, чтобы возлюбленное тело Патрокла не испортилось до его возвращения. Фетида обещала помочь и с этим.

На совет, созванный Ахиллесом, пришли все. Одиссей, Диомед и Агамемнон прихромали, страдая от полученных накануне ран.

«Агамемнон! — сказал Ахиллес. — Лучше бы эту пленницу, из-за которой мы поссорились, пронзила стрелой Артемида!»

(Комментарий Артемиды: я, кстати, собиралась…)

Агамемнон встал, явно превозмогая боль в бедре, хотя ранили его давеча в руку возле локтя.

«Други, герои! — начал Агамемнон как опытный оратор. — Я объяснюсь с Ахиллесом, сыном Пелея, но вы все слушайте, чтобы не было в мифической традиции кривотолков. Меня обвиняли в ссоре. Но разве виноват я? Конечно, нет! Виноват Зевс, и Судьба, и Эринния, и Обида. Согласитесь, я всего лишь орудие и совершенно ни при чем!»

И в качестве примера Агамемнон пересказал историю Геракла. Греки любили сказания о Геракле, поэтому речь вождя имела успех.

В завершение Агамемнон вновь пообещал те дары, которые через Одиссея предлагал ранее.

«Захочешь — дашь! — обрубил беседу Ахиллес. — Сейчас в битву!»

«Нет, — вмешался Одиссей, — нельзя вести в битву воинов, пока они не позавтракали!»

«Правильно! — сказал Агамемнон. — Давайте принесем клятвы примирения, передадим дары, заколем в жертву вепря… Ну и слегка попируем до сражения!»

«Нет, нет и нет, никогда! — гнев Ахиллеса возвращался и набирал силу. — Вы приглашаете воинов есть, когда не убит еще ни один троянец! Да как можно прикасаться к пище, если Гектор славен и здоров! Надо идти в битву прямо сейчас, голодными и тощими! У меня в мыслях не еда и питье, а кровь и стоны!»

«Ахиллес! — возразил Одиссей. — Ты силен в бою, зато я знаю распорядок. Мы все пойдем на Трою, но сначала воины должны позавтракать!»

Пока воины завтракали, гневный Ахилл облачался в доспехи: поножи, латы, щит, шлем, на плечо повесил меч, а в руку взял огромное тяжелое копье. Возница его с чудным для возницы именем Автомедон принял вожжи…

И тут к Ахиллесу оборотил голову конь и проржал на греческом языке гомеровского периода: «Приближается твой последний день! Ты погибнешь от мощного бога и смертного мужа!»

Герой не удивился, как следовало бы ожидать, а разозлился пуще прежнего. «Не твое дело, конь! — заявил он. — Я сам знаю, что сгину на этом поле. Но сначала трояне захлебнутся в собственной крови!»

20. Двадцатая песнь у автора получилась. В ней сразу несколько интересных подробностей, о коих стоит поразмыслить.

Опять, как уже было в «Илиаде», вслед за советом земных вождей происходит совет олимпийских богов. И если в предшествующие два дня Зевс не разрешал бессмертным вмешиваться в сражение людей, то теперь он же, напротив, отправляет богов «поборать» за тех, кому они желают победы.

«Я останусь здесь и, воссев на вершине Олимпа, буду себя услаждать созерцанием», — говорит Зевс.

На сторону ахейцев встали Гера, Афина, Посейдон, Гермес и Гефест.

На сторону Трои встали Арес, Аполлон, Артемида, Афродита, Лета и мелкий божок местной речки Ксанф.

(Комментарий Деметры: последовательное забвение моей роли и выдвижение вперед то Фетиды, то отходящей в архаику Леты очень характерно для представленного на суд произведения. Оно и понятно: с Летой автора связывают тесные отношения. Ну, а об этом выдуманном Ксанфе и говорить нечего… Боюсь, задвигая Деметру, кое-кто проложит дорогу вовсе не отжившей Лете, как ожидает, а совсем иному!)