Книга Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров

Нюрка Тайнишек, заскучавшая без своего кавалера, из-за стола погрозила Алехе кулаком и подхватила Машкин запев:

Ране пели за границей,

А теперя и у нас.

Юбку новую порвали

И подбили левый глаз!

Но Сарсатский отмахнулся, суетясь вокруг Ленкова, усаживая поудобнее новых и главных гостей. Тяжело опустился на свое место и Тимофей Лукьянов, пристально обводя глазами собравшихся за столом.

По знаку Ленкова Алеха пустые стулья передвинул — усадил Ленкова и Цупко почти напротив Харбинца и Хряка. Привстав, Харбинец протянул Косте руку, тот ее молча пожал. На сидевшего рядом Северьяна они не смотрели оба — ни Ленков, ни Цупко. И Покидаев почувствовал неладное.

Всем разлили водки и разведенного спирту. Сарсатский поднес Косте и Филе по полному стакану — штраф за опоздание. Ленков встал, приготовясь держать слово. Тут же, как по команде, вскочили и остальные. Это ему понравилось. Нарочито выдержав паузу, Костя повернулся к застывшим Алехе и Нюрке.

— За здоровье зарученных!

Отодвинул левой рукой стул, подошел и чокнулся с улыбающейся парочкой.

4

Северьян вдруг поймал на себе тяжелый взгляд пришедшего с Ленковым бородатого увальня, правда, тут же отвернувшегося в сторону подходившего к своему месту Ленкова, поведение которого с самого начала насторожило Покидаева. Харбинец еще сегодня хвастался, что Ленков — лучший его кореш, встрече обрадуется. А встреча вышла у них совершенно равнодушная, никакого дружеского расположения, даже в ощутимой неприязни какой-то…

Обращал на себя внимание и некоторое время отсутствовавший за столом начальник Алехи — Лукьянов. По началу застолья был весел, то и дело поднимал рюмку, в закуску вгрызался — залюбуешься! И пел со всеми, шутил… Теперь хмурый сидит. Выпил залпом полстакана, не закусывая, и водит исподлобья глазами по пьяным лицам, озабоченный, задумчивый…

— Чо-та частушек новых не слыхать! — выкрикнул Ленков, прожевывая. — Эй, кудрявая, а ну-ка, заводи! Поголосистее! Миха, жарь!

С угла стола румяная пышнотелая девка откликнулась за переливистую гармошку:

Шла я полем, шла я лесом,

Повстречалась с Ванькой-бесом.

Обмерла, а Ванька-бес

Мине за пазуху залез!

— Аха-ха-ха! — грохнули за столом. Северьян поднялся, намереваясь выйти. Шепнул Харбинцу, что до ветру.

— Куда это ты, паря? — громко спросил Цупко, от чего смех за столом прервался.

— Да я на минутку, во двор, чего ты, дядя, расшумелся, — ответил Северьян.

— Погоди-ка, присядь, пора и познакомиться, — медленно сказал в тишине Ленков. И поглядел на Харбинца.

— Кого это ты с собой привел, а, Николаша?

— Так это… Я ж тебе говорил. Старый мой знакомец, Хряк, — недоумевающе проговорил Харбинец. — Проверенный человек, наш…

— Откуда этого молодца знашь, говори? — насупился Ленков.

— Эва, да мы с ем еще во Владивостоке в одной камере парились! — выкрикнул Харбинец. — Чо чудишь-то?

— А ты што скажешь, бравенький? — уставился на Северьяна Ленков.

— А то и скажу, что шары ты залил сверх меры! Куда веселье закручиваешь?! — со злостью выпалил Северьян. — Нечево тут застолье портить, отрезвись!

— Смел ты, паря! — Ленков, не сводя глаз с Покидаева, толкнул плечом Фильку-Кабана. — Давай-ка, Филя, поведай чесной компании свои наблюдения!

— Он с начальником угрозыска за ручку здоровался! Сам видел! С Фоменкой-аспидом! Оне у начальника тюрьмы совещались! Сыскарь энто засланный! — истерично заорал здоровенный Филипп, тыкая пальцем в Покидаева.

— Ты чо несешь, Филя?! — вытаращил глаза Харбинец. — Говорю жа, мы с ем в одной камере…

— Заткни хлебало! — отрезал Цупко. — Сам небось ссучился!

— С каким Фоменкой? Дурень ты старый! Спутал, падла, сослепу, а меня в сыскари пишешь! — вскочил Покидаев, прикидывая, как пробиться к двери.

— Зырьте! Деру дать нацеливается! — крикнул, бросаясь к Северьяну, Мишка Долгарев, но тут же отлетел в угол, нарвавшись на увесистый кулак.

— А-а! Сыскарь! Фараон! Бей! Бей! — заорали, выскакивая из-за стола и бросаясь на Покидаева, сразу трое или четверо, в грохоте отшвыриваемых табуреток и женском визге. — Бей, суку!!!

Северьян прижался к стене, отбиваясь руками и ногами, брошенный в лицо стакан раскровянил щеку. Ошалевший Лукьянов боком протиснулся в девичью комнатку, за ним сразу же шагнул Ленков.

— Бежишь?

Лукьянов молчал.

— И его на твой счет запишем, если заупрямишься! — бросил отрывисто Костя, перекрикивая шум и крики в зале. — Чего деньги оставил? — кивнул он на этажерку. — Забирай, заработал! И уходи. Но завтра вечером будь у Нюрки, с Алехой и придете… «Наган»-самовзвод мне добудь и с собой захвати — куплю!

Ленков быстро вышел в залу. И тут же страшный крик оглушил Лукьянова. В наступившей тишине, нарушаемой только тяжелым дыханием мужиков, он услышал спокойный и размеренный приказ Ленкова:

— Бориска, забей этой сволочи кляп, свяжите его с Яшкой, пока не очухался. Ишь, стерва фараонская, какой разгром устроил… Чо, Нюра, испортил я тебе праздник? Не серчай, должок, стало быть, за мной, завтра верну, не обижу… Спеленали сыскаря? Тащите его в сарай! А лучше — сразу в прорубь! Не хер с ним церемоний разводить, другая у нас седня церемония… А с тебя, Харбинец, я отдельный спрос учиню, так што готовься…

— Костя! — раздался голос Харбинца. — Он жа меня первого вокруг пальца обвел, прохвост! Да я его сам изничтожу! Костя! Зуб даю! Эх-ма…

Лукьянов услышал, как поволокли тяжелое тело. Отодвинув занавесь, появился Сарсатский. Сплевывая на пол кровь, бухнулся на койку, с ненавистью поглядел на Лукьянова.

— Прячешься, мышь обоссанная! Понял, как у нас? Вот и не дергайся. Мы теперича, Тимоша, повязаны с тобой одной крепенькой пеньковой веревочкой, которую, сам знать, где мылят…

— Кончай ты его пугать, — появился снова Ленков, теперь с Гавриловым. — Вот Яшка тебя, Тимофей, проводит до дому. И не дури. Теперь уж точно никакая партизанская слава тебе не зачтется… Да ты не бойся, гражданин-товарищ начальник! В налеты брать тебя не собираюсь. Разве что, — Костя криво усмехнулся, — подскажешь иной раз, где добрая пожива — так это прямой тебе интерес: долю иметь будешь. Ну и насчет револьверов. Куплю дорого, так што лови момент! Ну а самое главное, Тимофей, в милиции будь на виду, штоб тебя ценили. А сам ушки востри — ежели што, то Яшке или Алехе шепнешь. Особливо, ежели облава грядет или еще какой шухер. В таком разе достаток тебе обеспечен. Будешь и сыт, и пьян, и нос в табаке! Так? — Ленков засмеялся, но смех был натужный, неестественный, и он резко оборвал его, тяжело глянул на Гаврилова. — Яшка, ссыпь ему серебро в карманы! На подарки женке и девкам… И не забудь мою просьбу, Тимофей…