Книга Слуга праха - Энн Райс

«Не волнуйся. Я отлично это понимаю, — заверил я. — Я поступлю так, как будет нужно. Возможно, объясню ему, что хорошо и что плохо, и спасу его душу. — Я усмехнулся. — Это было бы просто замечательно».

«Да, замечательно, — откликнулась Рашель. — Но ты жаждешь жизни, тоскуешь по ней. А значит, он может соблазнить тебя, ввести в заблуждение своей деятельной натурой. И привлечь тебя, как привлекла я».

«Никогда! — воскликнул я. — Этого не случится. Поверь, я восстановлю справедливость».

«Во всем, — сказала она. — Справедливость должна восторжествовать во всем».

Послышался треск дерева, входная дверь распахнулась, и в квартиру ворвались люди.

Рашель вздохнула.

«Возможно, тебя действительно призвала Эстер, чтобы ты стал моим ангелом».

Я поцеловал ее.

Подталкивая друг друга, в комнату вошли несколько человек. Мне не было нужды оборачиваться: я чувствовал их присутствие. Остановившись у порога, они начали напряженно перешептываться, пока наконец не послышался голос Грегори.

«Рашель! Слава богу, с тобой ничего не случилось!»

Я обернулся, и мы уставились друг на друга. Взгляд его был холодным и жестким.

«Отпусти мою жену!» — рявкнул он.

Лжец и лицемер! Он буквально кипел от ярости и потому утратил всю свою респектабельность. Передо мной стоял злой и жестокий человек. Полагаю, я выглядел примерно так же, но в душе моей царствовала любовь — любовь к Эстер и Рашели. Я даже не испытывал ненависти к нему.

«Иди к двери и встань между нами, — сказала Рашель. — Пожалуйста, сделай, как я прошу. — Она поцеловала меня в щеку. — Пожалуйста, мой ангел».

Я повиновался. Встав в проеме дверей на террасу, я раскинул руки и уперся в металлические косяки.

Грегори зарычал от ярости, а потом закричал так, что, казалось, вопит его черная душа. Остальные бросились вперед и буквально смели меня, ломясь на террасу. Я обернулся, хотя и без того знал, что произошло.

Рашель бросилась вниз.

Растолкав всех, кто стоял на моем пути, я подбежал к парапету, и, посмотрев в сад, в неярком, мерцающем свете увидел на земле ее маленькое безжизненное тело.

«Прими ее душу, Господи», — взмолился я, обращаясь к Богу на языке своих предков.

Яркая вспышка вертикально прорезала ночное южное небо, как будто молния прорвалась сквозь облака. Это душа Рашели вознеслась к небесам, и мне показалось, что на долю секунды перед моим взором возникли врата рая.

Теперь среди моря цветов в саду лежала лишь опустевшая оболочка. Обращенное к небу лицо Рашели осталось совершенно невредимым.

«Отправляйся на небеса, Рашель, — мысленно попросил я. — Эстер, помоги ей подняться по ступеням».

Напрягая память, я постарался представить себе высокую лестницу, ведущую на небо.

Мужчины, пришедшие вместе с Грегори, схватили меня и крепко держали за руки. А он продолжал исступленно рыдать, колотя кулаками по парапету, и я видел, что в его мучительных вскриках и судорожных всхлипываниях нет фальши. Горе его было совершенно искренним.

«Рашель! Рашель! Рашель!» — в отчаянии твердил он.

Я без труда вырвался из рук тюремщиков, отшвырнув их с такой силой, что они рухнули на пол, не в силах оправиться от шока и недоуменно глядя на рыдающего Грегори.

В комнату влетел Риччи, за ним вбежали еще несколько человек, и вокруг меня начался настоящий хаос. Грегори то причитал, перегнувшись через парапет и перемежая стенания молитвами на идише, то начинал истово кланяться, как принято у евреев.

Люди Грегори попытались схватить меня вновь. На этот раз я отбросил их в противоположный конец террасы.

«Ты, кажется, и вправду любил ее», — обратился я к Грегори.

Он обернулся и хотел что-то сказать, но голос отказывался ему повиноваться.

«Она… была моей царицей Савской, — наконец выдавил он. — Моей царицей…»

Он снова забормотал молитву и начал кланяться.

«Я ухожу, — бросил я. — Прочь от тебя и твоих головорезов».

Внизу по склону холма поднималась толпа людей. Несколько человек подошли к телу и осветили его фонариками.

Я взлетел и устремился вверх.

Но куда мне отправиться? И что делать?

Теперь я буду поступать по собственной воле и разумению.

Только раз я оглянулся, чтобы посмотреть на крошечные фигурки людей, метавшихся по террасе. Мое внезапное исчезновение привело их в замешательство. Грегори сидел, обхватив голову руками. Похоже, силы его оставили.

Я поднимался все выше и выше, пока не достиг неба, где обитали веселые и беззаботные души, и под их любопытными взглядами повернул на север.

Я решил, что должен сделать в первую очередь. Разыскать Натана.

22

Когда я добрался до Нью-Йорка, мне отчаянно хотелось спать. Надо было спуститься, отдохнуть и только потом продолжать расследование.

Однако меня тревожила судьба Натана. Прежде чем вернуть себе тело, я, оставаясь невидимым, осмотрел все здание Храма разума.

Как я и думал, там проводили химические исследования. В ряд запертых помещений вход посторонним строго воспрещался, и люди в странных, дутых и прорезиненных костюмах трудились там даже ночью. Они смотрели на мир через окошечки на шлемах, поскольку химикаты, которые они разливали по легким пластиковым емкостям, представляли большую опасность — нельзя было не только их касаться, но и вдыхать пары.

В другой стерильно чистой лаборатории я увидел свои кости. Они лежали на голом столе, возле которого стоял один из уже знакомых мне докторов: худой, с темными волосами, казавшийся самым опытным. Он тщательно исследовал мои бренные останки, делал пометки и даже не подозревал о моем присутствии. Мне не удалось разобрать, что именно он писал. Единственным моим желанием в тот момент было уничтожить собственный прах, чтобы никто и никогда не заставил меня вернуться туда. Но меня удержало опасение, что с исчезновением костей исчезну я сам. Время рисковать еще не пришло.

Несколько помещений служило центрами связи. Там разговаривали по телефонам, неотрывно смотрели на мониторы или изучали карты — огромные полотнища с множеством светящихся лампочек.

Везде царила напряженная суета.

Ночные работники разговаривали шепотом, как будто были уверены, что за ними постоянно следят враги. Их реплики звучали загадочно и совершенно непонятно: «Надо спешить…», «Потрясающе!», «Это нужно загрузить к четырем утра…», «На точке семнадцать все под контролем…»

Я ничего не понимал из этих отрывочных фраз, и только случайно оброненные кем-то слова позволили узнать, что проект, над которым работали здесь, назывался «Последние дни».