Книга Капкан на наследника - Микки Спиллейн

Агенты по рекламе и работники по связям с общественностью — люди чудовищно беспринципные, готовые на все, лишь бы радостно улыбающиеся легковерные граждане, которых якобы вернули к жизни, никогда не поняли, что с ними происходит. «Баррин индастриз» снова жила и здравствовала. Местные жители так и думали. Их таланты снова понадобились кому-то, и вот они бросаются сломя голову, чтобы положить их на алтарь служения обществу. Улей открыт. Пчелки перелетают с цветка на цветок, собирают нектар и складируют мед в соты. Пчелиная матка откладывает яйца, трутни прислуживают ей, и никто даже не подозревает, что пчеловод уже близко, а в руках у него — дымовая шашка.

Ну не понравился ему вкус меда, и все тут.

Акционеры сладко дремали в своих крошечных уютных кроватках и видели чудесные сны, а в маленьком офисе было не протолкнуться от шикарных молодых людей, у каждого из которых были свои собственные портфельчики и папочки, битком набитые оптимистичными отчетами. Во главе стола председательствовал парень со шрамом на черепе, который имел твердое намерение отправить меня на тот свет, и он все время поглядывал на дальний конец стола, где я сидел, пытаясь разобраться в его чувствах, но выражение его лица оставалось для меня загадкой. Однако денег у него было достаточно, и если Арнольд Белл промахнется, то он непременно наймет человека, чтобы тот убил меня. Но даже если этого никогда не произойдет, у него достанет средств разломать все на кусочки.

Доклад «Фарнсворт авиэйшн» был очень коротким. «Баррин» не в состоянии выполнить условия договора, но заводы Макмиллана — могут.

Сигнал дан, разграбление началось.

И так до перерыва, когда вице-президент «Фарнсворт» спросил меня за чашечкой кофе, не я ли являюсь полноправным владельцем определенного куска суши, а именно безводных пустынных земель, и я ответил, что так оно и есть... бесконечные акры облюбованной змеями местности, где туристы обожают делать фотографии.

Продам ли я ее?

А почему бы и нет?

По крайней мере, избавлю Лейланда Хантера от геморроя.

Старик на портрете улыбался все шире и шире. Я изо всех сил разбежался, чтобы перепрыгнуть через пропасть, и он с нетерпением ожидал, когда я свалюсь вниз, потому что скорости мне явно не хватало. Все, чего жаждал этот мерзавец, — чтобы я схватился за противоположный край, но пальцы мои не выдержали напряжения и разжались, и я полетел к чертям собачьим с мыслью о том, что почти достиг цели. Но в данном случае «почти» — недостаточно. Сострадание было совсем не к лицу старому адвокату. Жалость не входила в список его добродетелей, даже если дело касалось меня. Конечно, иногда старик впадал в воспоминания о двух девицах в одной постели и даже о старой Дубро, но официально он не мог себе позволить выражать жалость или симпатию. Хантер вежливо покачал головой, отправил в рот ложку салата с тунцом и сказал:

— Этого недостаточно, чтобы спасти «Баррин», Дог.

— Что для этого нужно?

— Чудо.

— Неужели деньги не в силах помочь?

— Разве Роланд Холланд не разъяснил тебе все «за» и «против» великой финансовой политики?

— Да пытался, конечно, но я ведь не математик. Цифры — не моя стихия. Всякие там функции, синусы, многочлены — темный лес.

— Только твой собственный член — твоя стихия.

— Прибереги свои грязные шуточки для девчонок.

— Продажа твоих земель продлит агонию «Баррин» еще на месяц, не более того, да и то из-за всей этой шумихи вокруг фабрики. Как только интерес публики стихнет — все, скажи «прощай».

— Что-то ты совсем скис, — удивился я.

— Это вполне объяснимо. Я прожил целую эру. Нет, даже эпоху. Так горько видеть, как все идет псу под хвост. Ты открыл ящик Пандоры и позволил им заглянуть в него. Они клюнули на наживку, и вот теперь мир рушится вокруг них и почва уходит у них из-под ног. — Он помолчал, внимательно поглядел на меня и спросил: — Сколько у тебя еще осталось?

— Ну, несколько миллионов.

— Тогда забудь об этом, если только не хочешь сыграть роль Санта-Клауса в городе, где живут дети, которые не верят в сказки. Не пройдет и суток, как они поймут подвох и разочарованно разбредутся по домам к своим разбитым мечтам. Поверь мне, нет ничего горше, чем возвращаться к былому.

— Дерьмо собачье!

— Ты проиграл, Дог. — Голос Хантера звучал неумолимо.

— Дерьмо кошачье! — выдал я.

— Не важно, какое животное роняет его на землю, воняет оно все равно одинаково, — съязвил адвокат. — Наверное, я никогда не узнаю, зачем тебе все это понадобилось.

— Я хотел вернуться домой, только и всего.

— Ты видишь, чем обернулось твое возвращение?

— Вот дерьмо!

— Куда подевались зверушки?

— Загляни себе под хвост.

Бенни Сачс подтянул ремень, на котором болталась его пушка, кивнул нам и сел рядом с моим адвокатом, даже не удостоив того взглядом. Все его внимание безраздельно принадлежало мне одному.

— Мы узнали, кто хозяин машины.

— Я и сам мог бы сказать вам, что она моя, — пожал я плечами.

— Пластиковая взрывчатка.

— Угу. На выхлопной трубе. Взрыватель тепловой.

— Какой ты догадливый!

— В точку, друг мой.

— Мне из Нью-Йорка звонили.

— Этого следовало ожидать.

— Вы мне не нравитесь, мистер Келли.

— Я не Мэрилин Монро, чтобы всем нравиться. Какие теперь проблемы?

— Парни Макмиллана в городе.

— Я рад за них.

— Они служат охранниками на одном из его предприятий. Затевают кое-что против тебя.

— Тогда почему же я до сих пор жив?

— Вот этого-то я как раз и не понял. Пока. Но непременно разберусь.

— Отлично, офицер. Просто помни, что тебя поставили защищать своих подопечных.

— Пошел ты к чертям собачьим, мистер Келли.

— Пытался однажды, только вот дорогу не нашел. Не подскажешь?

Когда он ушел, Хантер удивленно поглядел на меня:

— Я чего-то не понял?

— Я тоже. Пошли вернемся на собрание. Полное разграбление фабрики скоро подойдет к концу.

Официальный приговор звучал запутанно, как циркуляр папы римского, однако вся суть сводилась к одному: Кросс Макмиллан владеет фабрикой и Кросс Макмиллан вознамерился разорить ее. И не было ни малейшей надежды на то, чтобы поддержать угасающую на глазах жизнь «Баррин индастриз» и Линтона. Текущие контракты будут поддержаны, исполнены вовремя, но на других предприятиях, а без них «Баррин» превратится в пустышку, раковину, которую рак-отшельник бросил на произвол судьбы.

В корпусах мерно гудели станки, улыбались операторы, но уже слышалась тяжелая поступь рока, и вскоре пакеты с ленчем и термосы превратятся в ностальгические воспоминания о днях, которые не сегодня завтра канут в Лету. Сколько раз человек может произнести «Черт!»... ругательство, вызванное бессилием изменить что-либо и которое вырывалось автоматически, как если бы ты треснул себе молотком по пальцам.