Книга Миры под лезвием секиры - Николай Чадович

— Что же мы такое, интересно, зажгем, — Смыков оглянулся по сторонам. — Ведь, говорили, бесплодная пустыня здесь.

Однако кое-где на берегу, еще не являвшемся, наверное, территорией Нейтральной зоны в чистом виде, виднелись полузанесенные грязью кучи сухого тростника, звериные следы, мелкие и крупные кости.

— Помните тот сапог, который нам покойный Колька на сборе в Подсосонье демонстрировал? — спросил Цыпф. — Его хозяина где-то здесь нашли.

— Да, случай любопытный, — Смыков ковырнул ногой сырую землю. — Что это хоть за человек был? Откуда шел? Куда? Загадка…

— Оттуда скорее всего, — Цыпф махнул рукой в глубь Нейтральной зоны. — Искал, видимо, переправу через болота Хохмы… Кстати, забыл вам сказать, я тот сапог потом помыл… Чтобы запах устранить. Внутри у него стелька оказалась. С одной стороны мягкая, как губка, а с другой — прочная, глянцевая, вроде гетинакса…

— Ну и что? — пожал плечами Смыков.

— А то, что на этой стельке надпись была нацарапана.

— Почему же вы сразу не сообщили? — нахмурился Смыков, но скорее всего только для вида.

— Как-то из головы вылетело… Я ведь в тот самый день влазное вам проставлял. Да и толку от этой надписи мало. Алфавит, похоже, латинский. Почти все слова читаются, но смысла не уловить. Я уж как только не пробовал… Можете сами взглянуть. Я копию снял, — он вытащил из нагрудного кармана свой растрепанный самодельный блокнот, завернутый в несколько слоев целлофана.

Смыков глянул на указанную страничку и поморщился.

— Белиберда… Вы уж сами эту головоломку решайте. Хотя подождите… Слова-то вроде знакомые…

— В том-то и дело! — неизвестно чему обрадовался Цыпф. — Тут и англицизм, и славянские корни, и правильная латынь. Похоже на универсальный язык, вроде нашего пиджика.

— Ох, чувствую, не со всеми своими соседушками мы уже познакомились! — Смыков многозначительно помахал пальцем. — Нарвемся еще на товарищей по несчастью. Хорошо, если они людьми спокойными окажутся, вроде этих чукчей. А если мракобесы какие-нибудь? Мало нам инквизиция крови попортила…

Тут в разговор вмешалась Верка, только что закончившая возиться с Зябликом:

— Хватит болтать, философы доморощенные! Уж если решили куда-то идти, надо двигаться. Снадобья этого приема на три осталось, не больше. Так что полного исцеления я не гарантирую.

— А как сейчас чувствует себя ваш пациент? — живо поинтересовался Смыков.

— Здесь его с кем-нибудь оставим или с собой потащим?

— Пусть лучше с нами идет.

— А не повредит это ему?

— Не должно… Боль, конечно, он будет испытывать жуткую, тут уж ничего не поделаешь, но это ему только на пользу пойдет. Сильнее исцеления хотеть станет. Сами знаете, здесь все от степени желания зависит.

— Это точно, — кивнул Зяблик задумчиво, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. — Очень деликатное лекарство. Если чего захочется — амба! Никакого спасения. Про вино подумаю, сразу начинает в голове мутить. На бабу гляну — и того хуже. Даже рассказывать неудобно. Так что, кореша, попрошу меня всякими глупостями не отвлекать.

Разобрав поклажу, двинулись по грязи вперед. Зяблик, опираясь на самодельные костыли, ковылял в середине колонны.

— То, что аггелы передвигаются здесь беспрепятственно, внушает надежду, — сказал Цыпф.

— Насчет беспрепятственности это еще вопрос, — Смыков был настроен, как всегда, критически. — С нами они своими проблемами поделиться не успели. Да и точный маршрут их нам неизвестен. Это как в море бывает: будь капитан хоть семи пядей во лбу, а без лоцмана дорогу между рифов не найдет.

Километра через три они наткнулись на мертвую птицу, похожую на ком грязи, из которого беспомощно торчали вверх две перепончатые лапки. Толгай подцепил птицу саблей, и стало видно, что это ушастая поганка, каких в Хохме буквально тучи.

— Впечатление такое, что здесь и микробы не водятся, — сказал Цыпф. — Из птички ни одно перышко не выпало.

— Целебное место, — буркнул Смыков. — Курорт… Микробы, между прочим, только в ядерных реакторах не водятся да еще в баках, где синильную кислоту варят.

Местность то повышалась, то понижалась, но была удивительно однообразной. Скоро даже дохлые птицы перестали попадаться. Несколько раз устраивались привалы, главным образом для того, чтобы дать передохнуть Зяблику. Воду вскипятить было не на чем, и ее пили, наполовину разбавив вином. Все с тоской вспоминали о драндулете, столько раз выручавшем ватагу.

В начале второго дня пути Зяблик принял предпоследнюю порцию снадобья. Передвигался он уже довольно сносно — Веркин прогноз оправдался, — но уверенности в том, что процесс выздоровления стал необратимым, пока не было.

— Мне бы еще хотя бы горсть этой ерундовины, — говорил он. — И вполне хватило бы. Мог бы и опять на сковородке сплясать.

— Молчи уж, инвалид, — оборвала его Верка. — Силы береги.

Теперь на привалах Цыпф покидал компанию и бродил окрест, ковыряясь в синеватой жидкой грязи.

— Ищет что-то, — комментировал его действия Зяблик. — Умнейшая голова. Ее бы да на мой плечи…? Ты бы, Лиля, сходила повыспрашивала его.

— А почему я? — Лилечкины наивные глаза округлились.

— Он тебе симпатизирует, — Зяблик понизил голос.

— Вам кажется! — зарделась она.

— Никогда, — заверил ее Зяблик. — Я в душонках человеческих разбираюсь, как мулла в своем Коране. Хочешь убедиться?

— Ой, вы меня разыгрываете…

— Ничего подобного… Эй, Верка, ты чего глазки закатила? Кого-то из своих мужиков вспоминаешь?

— Тьфу, черт! — вздрогнула Верка. — Ну и вспоминаю! А тебе какое дело?

— Да так… — отмахнулся Зяблик, отыскивая взглядом новую жертву. — Смыков, ты зачем в мешок полез? Сколько раз можно патроны пересчитывать? Думаешь, их прибавится от этого?

— Чисто машинально, знаете ли, братец вы мой, — Смыков стал с подозрительной поспешностью завязывать горловину мешка. — Процесс счета благотворно действует на нервы.

— Баранов считай. Или ворон. — Зяблик наклонился к уху Лилечки. — Хотел, собака, горсть патронов затырить. Теперь веришь мне?

— Ага, — она захлопала ресницами.

— Тогда ступай. — Зяблик легонько шлепнул ее по монументальному заду. — Разузнай, что там за открытия готовятся.

Цыпф к этому времени успел отойти шагов на триста и, присев на корточки, ковырялся ножом в каком-то холмике.

— Я вам, Лева, не помешаю? — тоном светской дамы осведомилась Лилечка.

— Конечно, нет…

Неизвестно, кто из них был смущен в большей степени.