Книга С открытым забралом - Михаил Сергеевич Колесников

и заговорщически шепчет:

— «Мы ревнители грядущего дня... Семидесяти семи принадлежит ухо мира, и я один из них...»

Троцкий крупно вздрагивает, прячет руку с перстнем за спину, оторопело смотрит на Куйбышева, потом торопливо уходит, не сказав ни слова. А Валериан Владимирович вдруг ясно осознает: нет страсти более могучей, чем идейная борьба.

Были, были дела. Куйбышев не мог оставаться в стороне от дискуссии, раздирающей партию. Троцкий вовлек в нее всех. И Валериан Владимирович, движимый холодной яростью, плотно сжав губы, взялся за карандаш. Нужно назвать вещи своими именами, пригвоздить оппозиционеров, разоблачить их. Под всем их словоблудием кроется одно: сменить состав ЦК, выжить из него твердых ленинцев, усесться самим. Типичные интриги. Выщелкать хотя бы по одному, чтобы обеспечить себе формальное большинство. Старый прием Троцкого. Ради этого он готов даже папу римского ввести во все советские органы...

В первую голову повернуть к Ленину Бубнова.

Куйбышев написал: «Тезисы товарищей, стоящих на платформе «демократического централизма», ни на шаг не подвигают нас вперед. Содержание сводится к подчеркнутому, с надрывом, констатированию кризиса партии и к единственному способу спасти революцию и человечество — в смене состава ЦК. Карфаген должен пасть!

Это, конечно, ужасно смело и революционно и, по-видимому, наполняет авторов гордостью и сознанием достаточности их багажа, чтобы пуститься в плавание. Но нужно лишь оглядеться кругом, захотеть увидеть громады задач, которые стоят перед партией, впервые в мировой истории руководящей победившим пролетариатом, да еще в крестьянской стране, чтобы понять, что сведение всех проблем к последнему пункту повестки X съезда (выборы ЦК) есть болезнь, есть мания...

Безнадежное смешение следствия с причиной, симптома с его происхождением. Проглядели жизнь, проглядели ее противоречия.

Или повторение давно пройденного, или ничего не стоящие и ничего не меняющие, по существу, «конституционные» положения, к которым группа «демократического централизма» очень неравнодушна. Если сюда еще прибавить требование свободы партийных дискуссий и персонального обновления руководящих органов, то будет исчерпан весь арсенал лекарств, находящихся в распоряжении группы.

Впрочем, чтобы быть справедливым, я должен указать на один новый и действительно оригинальный тезис группы «децистов». Это требование непропорционального представительства. В тезисе 9 сказано: «Допущение при выборах в руководящие партийные и советские органы представителей основных наметившихся в партии течений без обязательного соблюдения пропорционального представительства». Желание быть непропорционально представленными — это уже не от логики, а от отчаяния со стороны группы, которая, по выражению товарища Ленина, перед каждым съездом впадает в лихорадочный пароксизм, старается громче всех крикнуть и торжественно садится в галошу».

Вот так ввязался он в драку. И ушел в нее целиком. «Дискуссионный листок» с его статьей разлетелся по всем организациям.

Бубнов, поймав Валериана Владимировича в коридоре на Воздвиженке, сказал с горечью:

— Ты все упрощаешь. Нельзя так. Наши на тебя очень злы.

— Думаю. Но это первый залп. Так и передай вашим. «Ваши» — «наши». И с тобой хочу поговорить прямо: какого черта ты пристал к этой банде? Неужели не видишь всей их гнили? Или тебе авторитета Ильича недостаточно? Вот ты как-то говорил, что любишь Фрунзе. Мы оба его любим. Это кристалл ленинской чистоты. Так вот мы с Фрунзе решили: вызвать тебя на свой товарищеский суд, чтоб объяснил нам, откуда в тебе этот микроб фракционности. В партии не должно быть деления на салоны и салончики: мы единомышленники, а не лебедь, рак и щука. Троцкистские щуки затягивают тебя в омут.

Бубнов сперва стоял насупившись, потом криво улыбнулся.

— Ну хорошо, — сказал он. — Ты убежден, что в ЦК у нас полный порядок?

— ЦК сейчас слишком разноголосит, в ЦК нет твердого большинства по важнейшим вопросам современной жизни. Нужен ЦК, выражающий мнение большинства членов партии, более единый и в силу этого более активный и более работоспособный. Нужен сугубо ленинский ЦК, Центральный Комитет единомышленников, без оппозиционеров, фракционеров, без Крестинского, Преображенского, Серебрякова, без Троцкого, во всяком случае.

— Очень прямо сказано.

— По-другому нельзя. Надо очистить партию от некоммунистических элементов. Иначе будем бить растопыренными пальцами.

По всей видимости, разговор произвел на Бубнова впечатление. С того времени они стали встречаться все чаще и чаще, и разговоры были доверительные.

На съезде Советов Куйбышева неожиданно для него самого выбрали кандидатом в члены ВЦИК. Но это еще не значило, что ему не нужно было возвращаться в Бухару. Опустевший чемодан набил агитационной литературой и готовился к отъезду.

Но его вызвали в Центральный Комитет. Ильич слегка обнял его, сказал:

— Профсоюзы ослаблены организационно. Мы решил откомандировать вас в распоряжение Всероссийского Центрального Совета Профессиональных Союзов. Я читал вашу статью «Цекамания», желаю успехов!

Все было так неожиданно. Бубнов подсмеивался:

— Не надо было браться за оружие. Сам вызвал из волшебного кувшина духа профсоюзов — вот и отдувайся. Одним словом, выходишь на одну линию огня с Троцким, «рабочей оппозицией», «децистами», «буферщиками» и прочая. Не боишься, что заклюют?

— Кто заклюет? Эти попугайчики Каутского? Знаешь, как у Суворова: «Русские прусских всегда бивали»?

— Ну бог помочь. Считай, я с тобой!..

Это было сказано так естественно, что Валериан Владимирович почувствовал, как сжалось горло от волнения. Он взял руку Бубнова. Снова друзья, товарищи, снова в одном ленинском строю...

Жизнь Куйбышева вошла в новую полосу. В нем всегда была одна особенность: побывав во многих жизненных перипетиях — в тюрьмах, в ссылках, на фронте, где приходится иметь самый тесный контакт с многотысячными массами, — он привык чувствовать себя всюду хозяином положения. Все эти шляпниковы, киселевы, кутузовы, гольцманы, окопавшиеся в ВЦСПС, не были для него авторитетом в профсоюзной работе, так как всячески разваливали ее, натравливали профсоюзы на партию, а следовательно, приносили вред Советскому государству.

Куйбышева они встретили враждебно. Он уже успел зарекомендовать себя как твердый ленинец и ярый противник Троцкого. Но Валериана Владимировича не смутил холодный прием. Они, его противники, для него прямо-таки не существовали, советоваться с ними, дискуссировать он не собирался, а стал наводить порядок, как это делаешь в помещении, где побывала разнузданная ватага хулиганов.

Для него все было ясно: он попал на новый фронт, где силой, приказом ничего не добьешься. А враги его — плохая трудовая дисциплина, массовое дезертирство с этого трудового фронта, мешочники, разруха.

Валериан Владимирович возглавил экономический отдел. Самой трудной проблемой было топливо. Все замерзло, застыло. Из-за нехватки топлива закрывались фабрики, заводы. Все текстильные фабрики Петрограда закрылись до весны, намечалась