Книга Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку - Daniel Schulman

стали основой жизни Америки в XX веке. Они также оказали глубокое влияние на траекторию развития Уолл-стрит. Ничто и никогда уже не будет прежним.

Глава 19. И ВСЕ РАВНО ОНИ ПРИХОДЯТ

 

 

Наша местность менялась - и не только на Уолл-стрит. Само представление о Соединенных Штатах как о прибежище для иммигрантов - "матери изгнанников", как поэтесса Эмма Лазарус окрестила статую Свободы, главный символ американского этоса, - казалось, было под вопросом. В период с 1880 по 1910 год в страну въехало более 17 миллионов иммигрантов, большинство из которых были выходцами из Северной и Западной Европы. Евреи, многие из которых бежали из России и ее окрестностей, составили более 1,5 миллиона новоприбывших. Они в большом количестве осели в Нью-Йорке, тяготея к основному еврейскому анклаву Манхэттена - Нижнему Ист-Сайду.

"Говорят, что нигде в мире на одной квадратной миле не теснится столько людей, как здесь", - писал журналист Джейкоб Риис об этом районе, который он называл "Еврейским городом", в своем знаменитом исследовании о жизни в доходных домах "Как живет другая половина", написанном в начале века. Это был рассадник болезней и отчаяния - полмиллиона еврейских иммигрантов теснились в ветхих, унылых квартирах, где не было электричества и водопровода, а естественное освещение и вентиляция были редкой роскошью. Нередко в двух маленьких комнатах жили по двадцать человек.

"Жизнь здесь означает тяжелейший труд почти с колыбели", - писал Риис, отмечая, что "дома еврейского квартала - это и его мастерские тоже.... Вы в полной мере осознаете это, еще не пройдя ни одного квартала на любой из этих улиц Ист-Сайда , под вой тысячи швейных машин, работающих под высоким давлением с самого раннего рассвета, пока разум и мышцы не сдадут вместе. Каждый член семьи, от младшего до старшего, прикладывает руку, закрывшись в комнатах Квалми, где готовят еду, стирают и сушат одежду, и так целый день."

Помимо религии, у этих иммигрантов было мало общего с богатыми евреями, чья повседневная жизнь была столь же комфортной, сколь и обременительной. Но обстоятельства свели их вместе, как религиозные меньшинства, живущие в обществе, которое не принимало их как равных. Богатые или бедные, немцы или русские, инвестиционные банкиры или разносчики на тележках, они представляли свою общину широкой общественности. Не только дух благотворительности заставил немецко-еврейскую элиту озаботиться условиями жизни в Нижнем Ист-Сайде. У них также был свой имидж, который нужно было поддерживать. Чем больше этот имидж подвергался опасности, тем агрессивнее еврейская верхушка стремилась сформировать его с помощью мускулистой филантропии.

Резкие демографические изменения, вызванные масштабной иммиграцией, и опасения, что низкооплачиваемые иностранные рабочие (например, легион евреев, сгорбившихся над швейными машинками в потогонных цехах в центре города) вытеснят американцев на рынке труда, вызвали всплеск нативизма. Такие группы, как Лига ограничения иммиграции, основанная тройкой выпускников Гарварда, выступили против наплыва иностранцев, утверждая, что они приносят на американскую землю болезни, преступность и моральное разложение, отнимают рабочие места у американских граждан и становятся бременем для государственных ресурсов. Стараясь не выставлять себя антииммигрантами, члены группы утверждали, что они просто хотят помешать "нежелательным" эмигрантам укорениться в Соединенных Штатах. По мнению основателей Лиги ограничения иммиграции, среди которых был климатолог, увлекавшийся евгеникой, многие из этих нежелательных людей были якобы расово неполноценными еврейскими иммигрантами, прибывшими из России и Восточной Европы.

Объединившись с профсоюзами, патриотическими обществами и фермерскими ассоциациями, Лига ограничения иммиграции активно лоббировала жесткие меры по ограничению иммиграции, включая проверку грамотности и депортацию иностранцев, которые стали "общественным достоянием". Ожесточенные дебаты по поводу иммиграции бушевали в Конгрессе, который год за годом приближался к принятию масштабного законодательства. Сторонники ограничений нашли влиятельного союзника в лице сенатора Уильяма П. Диллингема, республиканца из Вермонта, который возглавлял комитет по иммиграции. В 1906 году он представил противоречивый законопроект, который противники назвали "неамериканским" и который представлял собой список пожеланий Лиги по ограничению иммиграции . Он повышал существующий "налог на голову" для прибывающих иммигрантов с двух до пяти долларов, вводил проверку грамотности и не допускал "имбецилов", "слабоумных" и других лиц, чьи физические или умственные недостатки могут помешать им иметь постоянную работу.

Законопроект прошел Сенат, но законодатели Палаты представителей радикально смягчили его, убрав тест на грамотность и снизив налог на голову. Люциус Литтауэр, еврейский конгрессмен из Нью-Йорка и союзник Шиффа, ввел в окончательный вариант законопроекта поправку, специально разработанную для защиты русских беженцев от депортации. Возмущенный тем, что законопроект был заблокирован, конгрессмен-республиканец Огастус Гарднер из Массачусетса, спонсор законопроекта в нижней палате, ходил по полу Палаты представителей, критически бормоча об "определенных влияниях", то есть еврейских влияниях, которые, как он утверждал, смогли ослабить меру, и намекал, что его коллеги убрали наиболее строгие положения законопроекта, чтобы умиротворить еврейских избирателей. Хотя противники иммиграции проиграли этот раунд, в рамках закона была создана комиссия под председательством Диллингема для тщательного изучения вопроса. В итоге эта комиссия проложила путь к самым жестким иммиграционным ограничениям двадцатого века.

Еще в 1880-х годах Якоб Шифф и другие еврейские лидеры противостояли попыткам ограничить еврейскую иммиграцию, включая последовательные попытки ввести требования к грамотности. Но к началу 1900-х годов нативизм стал мейнстримом.

Проблема иммиграции не давала покоя Шиффу, который иногда засыпал ранним утром, перебирая в уме этот вопрос. "Кто бы мог представить себе в начале восьмидесятых годов, когда началась массовая эмиграция евреев из страны царя, что менее чем за три десятилетия еврейское население в этой стране увеличится благодаря этому притоку с двухсот тысяч до двух миллионов: что в одном только городе Нью-Йорке число наших единоверцев возрастет до миллиона?" удивлялся Шифф во время выступления в 1909 году. "Таков, однако, факт, и все равно они приходят!"

 

И все равно они приходят.

На протяжении десятилетий американо-еврейские лидеры считали, что "еврейский вопрос" в России можно решить с помощью дипломатического давления и других средств. Шифф, благодаря своей финансовой и пропагандистской деятельности во время русско-японской войны, даже поддерживал более агрессивную стратегию смены режима. Но после неудавшейся революции личная антипатия царя к евреям, которых он считал главным источником революционной агитации против него, только усилилась, и Шифф опасался, что Николая II никогда не удастся заставить образумиться. Он колебался между надеждой на то, что "могучие силы свободы... еще больше и успешнее заявят о себе", и отчаянием, что если условия ухудшатся, "то настанет время для [евреев] покинуть Россию, как наши предки покинули Египет и Испанию".

Шифф также считал, что Нью-Йорк больше не в состоянии поглощать огромное количество русских и восточноевропейских беженцев, прибывающих ежедневно. Его периодические