Книга Король утра, королева дня - Йен Макдональд

Мы переросли друг друга. Как же ты мог этого не понять? Выходит, ты тупой. Убийственно, безгранично, непроходимо тупой. Будь добр, ступай к чертовой матери. Давай сойдемся на том, что мы стали друг для друга историей.

Энья чувствует, как старый год привалился к границам времени, стремясь поскорее уйти, хей-хо, хей-хо. И еще кое-что: отдаленную, паническую тошноту от миф-линий, которые собирались в плотную сеть, завиваясь спиралями. От внезапного головокружения она хватается за холодные железные перила. Пусть он исчезнет. Сейчас же. Насовсем.

– Зачем ты сюда приперся? Ты же ненавидишь такие сборища, ты их всегда ненавидел. Ты ни разу не пришел на вечеринки, куда я тебя приглашала, потому что ты ненавидишь людей. Ты их ненавидишь, потому что боишься. Боишься других – тех, кто не ты. И так всегда было, Сол. Убирайся. Я – это я, пойми. Я!

– Дай мне увидеть твое лицо. Сними маску, пожалуйста.

– Пошел вон, Сол.

Он уходит. Энья остается одна на пожарной лестнице. Ей очень хочется плакать. Она не прочь воткнуть катану в первого, кто покажется по ту сторону двери. И пока она во власти всех этих чувств, старый год умирает и наступает новый.

Она возвращается на вечеринку. С потолка каскадом сыплются воздушные шары. Чикули, лапули и ходячие вешалки верещат, кидаются серпантином и обрызгивают друг друга шампанским. Ритуальное семяизвержение. Девушки с намазанными гелем волосами и голубым мятным блеском на губах, одетые в нелепые юбки, прыгают вверх-вниз с воплями, в то время как мужчины, с которыми они пришли, целуют совершенно других женщин. Конферансье очистил сцену после выступления Эллиота и, пока все забывают старую любовь, чтобы не грустить о ней,[187] пытается перекричать пьяное пение.

– Граждане, товарищи, люди, люди, люди, давайте поприветствуем новое десятилетие…

– Оно начнется только в следующем году! – кричит кто-то, и сразу же слышен удар кулаком по физиономии.

– …выступлением, которое, как мы знаем, будет просто грандиозным. Впервые увидев их на улицах нашего прекрасного города, мы поняли, что именно они и должны открыть новое десятилетие на сцене!

Мощный гитарный аккорд с длинным сустейном, затухающим в вое обратной связи. Узконаправленные прожекторы шарят лучами по залу в поисках мишени. Настойчивый, назойливый гитарный рифф, воспроизведенный через процессор как тема, с наложенными поверх слоями импровизации. Прожекторы вертятся, а потом резко фокусируются. Девушка с залакированной прической «взрыв на макаронной фабрике» и макияжем Мортиши Аддамс спрыгивает с высокой колонки в освещенное пространство, а гитарная тема тем временем набирает обороты. И взрывается. Включаются прожекторы заливающего света: толпа ревет и аплодирует парню в зеркальных очках, с электрогитарой и с переносным усилителем за спиной и безумной танцовщице в драном трико.

У подножия сцены длинная серебряная игла пронзает мозг Эньи Макколл.

– Товарищи, граждане, – ревет бестелесный голос конферансье, – пожалуйста, совместите разнообразные части своей анатомии с чужой и поприветствуйте – «Повелители Врат»!

В тот самый миг, когда Энья узнает их, они узнают ее. Гитара колеблется между аккордами, танцовщица спотыкается во время каскада плавных движений – все происходит очень быстро.

Танцовщица бросается к переднему краю сцены, опускается до уровня пола. Подведенные черным глаза встречаются с глазами Эньи за маской кабуки. Потом «повелительница» совершает умопомрачительное сальто и оказывается в задней части сцены. Толпа ревет. Сквозь рев Энья слышит, как гитарные аккорды приобретают новую, опасную модуляцию. Парень улыбается. Знакомое, пугающее ощущение исчезновения дна у реальности впивается в душу, словно раковая опухоль: миф-линии, собранные воедино, плавятся в чьем-то кулаке.

И Энья понимает суть их дара. Их сила в том, чтобы по желанию разрушать мембрану между Землей и Мигмусом, позволяя хаотическим образам и наполовину сформированным архетипам фонтаном выплеснуться в бытие. В ту же секунду она осознает, что здесь, в лучах прожекторов, прямо перед чикулями, лапулями и сливками городского общества, они собираются взломать шлюзы реальности.

Энья прокладывает путь через зачарованных чикуль, лапуль и сливки общества к пожарному выходу. Временно забыв о новой жизни внутри себя, прыгает через три обледеневшие ступеньки зараз. Машины припаркованы так близко друг к другу, что она вынуждена протискиваться между чужими крыльями и бамперами, чтобы добраться до «ситроена», и пролезть в приоткрытую дверь невозможно. Она обнажает тати и разрезает брезентовую крышу. Шехина спрятана под водительским сиденьем, наладонник валяется позади вместе с пустыми жестянками из-под диетической колы. Нет времени на изыски. Энья проглатывает две таблетки шехины. Она уже на полпути вверх по пожарной лестнице, когда ее накрывает. Она влетает на скоростном лифте в миф-сознание и чуть не падает через перила с высоты второго этажа на машины внизу. Склад находится в центре урагана миф-линий; торжество безумия. Их тяги почти достаточно, чтобы оторвать ее от ручки аварийного выхода. Дороти и торнадо. Танцпол – бедлам из мечущихся лучей прожекторов и миф-линий. Да уж, мы точно не в Канзасе. Нет времени на стратегию. Врата сформировались. Рот парит в воздухе над кулисами, и сценическое освещение придает ему фантасмагорическую материальность. Сквозь него к краю мира Эньи движутся твари… Похожие на кукольные коляски, которые толкают волосатые руки. На клубки кинопленки с глазом в каждом кадре. На расщепленное в нижней части человеческое легкое, приближающееся к краю реальности тем способом, который ни за что на свете не сочтешь ходьбой, и к тому же щелкающее желтым вороньим клювом. Толпа аплодирует и радостно вопит – люди думают, это иллюзия, спецэффекты. А гитара наяривает, и танцовщица пляшет, как еще никто никогда не плясал.

Энья стоит у запасного выхода и ничего не может сделать. Ее рука лежит на прямоугольном выступе на стене. Что это? «В случае…»

У Пола Ньюмана в «Разорванном занавесе» [188] сработало.

Она выхватывает тати, разбивает стекло ударом цубы.

«Нельзя недооценивать силу страха. Состояния души заразны: сон заразен, зевота заразна, страх заразен».

– Пожар! Пожар! – Колокола зазвенели. – Пожар!

Толпа вопит и колышется, сперва сворачивается внутрь, чтобы взглянуть на самое себя и задать себе вопросы, а потом разворачивается вовне, к выходам.

– Пожар! Пожар!

Склад кричит в едином порыве, дух паники переходит от человека к человеку: пожар! Горим! Люди вопят, указывая на пламя, которого нет, но которое они отчетливо видят. Лицо Сола уносится прочь в вихре миф-линий, в слепом стремлении к выходу; кто-то цепляется за кринолин Федры – Марии-Антуанетты, ее тянет вниз, и она исчезает под ногами толпы. Сигнализация верещит без умолку. Энья запрыгивает на сцену, пристегивает наладонник к поясу-оби, обнажает катану.

Танцовщица медленно аплодирует.

Маску долой.

Гитарист снимает со спины переносной усилитель. Позади него Искаженные рвутся на свободу. Сцена – глаз тайфуна