Книга Это всё ты - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нормальной, сука, жизни? – хриплю на самых низких, только потому что от предыдущего неосторожного ора голова едва не раскололась.
– Станешь жрать бухло, я буду здесь. Понесет куда-то, я буду рядом, как поводырь.
– Пошел ты на хуй, поводырь, – все, что я способен повторить, прежде чем закрыться в ванной.
Какой там бухать? Физически мне не менее плохо, чем душевно. Я так убился вчера, что начинаю блевать, едва во рту оказывается зубная щетка. По желчи даю. Больше ничего ведь нет внутри. Даже воды не пил. Заливаюсь ею из-под крана уже после, когда трусить начинает так, что тупо на инстинктах страшно становится.
«Е-ба, ебало…» – способен удивиться, когда, проморгавшись, вижу кого-то типа себя в зеркале.
Рожа вся отекшая, в ссадинах и кровавых рубцах. Глаза воспаленные. Веки красные и опухшие. Губы – два расквашенных бревна.
Впрочем, долго новой личине мой интерес удерживать не удается. Ополоснувшись, ковыляю обратно к кровати.
– Поешь, – подсовывает Нечай мне какой-то суп из доставки. По пластику узнаю популярную сеть ресторанов. – Не выебывайся. Легче станет.
– Думаешь, я, блядь, способен? – мычу в подушку.
Прижатый к матрасу желудок снова скручивает. Перед глазами мельтешат черные точки. В башке вертолеты.
– Челюсть на месте?
– На месте!
– Значит, способен.
Съедаю гребаную похлебку, лишь бы Нечай завалил рыло. К слову, сложно дается только первая ложка. Когда я глотаю, предполагаемый фонтан рвоты не случается. Наоборот, усмиряется вся эта мутка внутри. И дальше я справляюсь без проблем, даже при учете разваленных в хлам губищ.
– Тебе мать писала. Просит какие-то вещи привезти, – выдает Нечай, когда я заканчиваю с едой и закидываюсь обезболом.
– Какого, блядь, хуя твоя морда делала в моем мобильнике?! – выхожу из себя.
Но этот гондон на мой ор уже не реагирует.
– Если ты соберешь, что нужно, я могу отвезти, – предлагает чересчур, сука, спокойно.
– Хочешь, чтобы инсульт и мою мать разбил?!
– Светиться не буду. Передам через пост. А ты там что-то напиши… Напиши, что заболел. Острая, блядь, инфекция.
И я поддаюсь на это чертово предложение, потому что все, о чем я могу думать, когда желудок и голова перестают мучить – это Юния. Снова она. Разве могут эти чувства когда-то утихнуть? Без вариантов.
Нечай сказал, что я должен подняться, чтобы бороться. Меня, конечно же, зациклило на этой фразе. Но бороться я могу только за нее. Признав, что прежде играл грязно, собираюсь принять честный бой.
Терплю Нечаева всю следующую неделю лишь потому, что, когда он рядом, я успокоен насчет Юнии. Когда же уезжает на тренировку или за чем-то домой, меня, сука, шманает в лихорадке паранойи, которая, мать вашу, увы, стала моей реальностью.
– Ю хочет поговорить с тобой, – толкает Нечай в один из вечеров, когда мы делаем вид, что терпим друг друга, следя за трансляцией ММА.
За грудиной резко вспыхивает пожар. Но по сравнению со всем, что я уже пережил, эта боль сладкая.
– И тебе типа похуй? – разбирает меня неожиданное любопытство.
Наблюдая за Нечаевым, вижу, как он яростно движнячит языком во рту. Выпирает то по губам, то по щекам. Эта манечка у него с детства. Я, блядь, прекрасно вижу, когда он психует, как бы он не скрывал.
– Конечно, не похуй. Но запрещать вам видеться я не собираюсь.
У меня на языке вертится с десяток разных ответов. От дебильных ультиматумов в стиле «А вот я не собираюсь с ней разговаривать, пока вы вместе» до категоричного «Видеть ее никогда больше не желаю!».
– Сам к ней приду, когда буду готов, – рычу, в конце концов, и ухожу на балкон курить.
А когда этот момент наступает, на меня обрушиваются новые ошеломляющие известия. Пока стою у подъезда Юнии, пытаясь унять дрожь волнения, звонит мама и сообщает, что отца Нечая освободили, а взамен ему… обвинения предъявлены моему.
– Подожди, – сиплю я. – Как такое возможно? Я не понимаю…
– Приезжай домой, я тебе все объясню.
А что здесь можно объяснить???
– Через час буду, – обещаю я.
И оглушенный новостями, все же поднимаюсь к Филатовым. Пользуясь своим оторопелым состоянием, надеюсь, что мне удастся поговорить с Юнией на ровных тонах.
Но…
Как назло, застаю дома одну Агнию. Она, конечно, впускает меня в квартиру, предлагает чай, без конца о чем-то тарахтит.
А у меня в висках долбит, долбит… Шарахает, словно раскатами грома. Но эта гроза лишь надвигается.
– Свят… – выдыхает Агния совсем рядом. Ощущая жар ее близости, ошарашенно расширяю глаза. Ловлю в фокус ее лицо и громко сглатываю. Когда прикасается пальцами к не успевшим затянуться ссадинам на моем лице, вздрагиваю. – Ты самый лучший, знаешь? Давно хотела тебе сказать… Я… Святик, я люблю тебя!
Смысл сказанного не доходит до меня, пока она, придвинувшись всем телом, не припадает к моим губам своими.
Вместо того, чтобы оттолкнуть ее, я вдруг озадачиваюсь каким-то заторможенным анализом происходящего. Отмечаю то, как темно на кухне Филатовых, как мигает гирлянда в окне, каким необычным ощущается запах Агнии, как прижимаются к моему бедру ее коленки, как жгут грудь ее ладони, и как вдруг сильно разгоняется мое сердце.
А потом и вовсе… По всему моему организму будто искры рассыпаются.
Тревога, которую я все это время держал под контролем, выплескивается. Меня охватывает ярость неясной природы. И я… Схватив Агнию, изо всех сил прижимаю к себе и зло, очень зло, так, как никогда бы не сделал с Юнией, ее целую.
По сути, вымещаю на невинной девчонке всю накопившуюся агрессию. Только вот ее не становится меньше. Напротив, больше и больше, пока пожар не охватывает все мое тело.
Понимаю, что должен остановиться, но по каким-то причинам продолжаю свирепо терзать рот Агнии. До тех самых пор, пока внутри не рождается ощущение, что слетевшее с катушек сердце вот-вот разорвется на части.
Блядь… Агния… Блядь…
Лишь тогда отпихиваю девчонку, подрываюсь на ноги и, не осмелившись взглянуть на нее, вылетаю из квартиры.
55
Не могу. Мне страшно.
Говорят, что любовь – чувство светлое. Лгут. В нем столько страха, боли, стыда, вины и, как следствие, крайней безнадеги, что впору этими тяжелейшими переживаниями захлебнуться.
Я понимала, что рассказать Святу о чувствах к Яну будет сложно.
