Книга Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока собирался совет, Иоанн успел уже переговорить с матерью и с женой. Обе женщины были убеждены, что настала пора показать свою силу ордынцам. Поразило его единодушие святителей, которые не просто советовали — требовали стоять насмерть за землю свою, за народ. Конечно, требовать-то легче, за крепкими стенами в крепости сидя. Да и случись что, им терять нечего, старцы своё отмолились и давно готовы предстать перед Богом... А ему только сорок стукнуло. И у него шестеро детей. И дело всей его жизни — государство Русское — только-только на ноги встаёт, мощь набирает, силы копит. Сейчас оно, как кречет на взлёте. Эх, ещё бы годков десять! Тверь присоединить, Смоленск вернуть, оружия огнестрельного побольше наковать... Хотя и теперь, что говорить, войско в походах на Новгород и татар казанских натренировано, порядок понимает, снаряжение у всех наготове. Воины опытные, да и молодые тоже хороши, страха не ведают! А главное, народ в основном единодушен: надо сражаться за Отечество!
Иоанн поднялся, взял посох, распрямился, не сходя со ступеней, высокий и даже величественный в своих царских ризах, в сверкающей каменьями шапке-короне на голове:
— Будем готовиться к сражению, воеводы. Силы так или иначе собирать необходимо. Немедля шлите посыльных в свои уделы или поезжайте сами — поднимать войска. С передовым полком пойдёт к Оке навстречу татарам князь Данила Холмский и...
Он оглядел лица воевод, чтобы выбрать нужную кандидатуру, но со своего места вскочил молодой пылкий наследник, в лице его была решимость, а в глазах — моление:
— Пошли меня, отец, прошу тебя!
— Хорошо, — чуть помедлив, молвил Иоанн, — отправишься вместе с князем Данилой, с детьми боярскими и с московским войском в Серпухов, туда теперь движется хан Ахмат. Ты, Андрей, — обратился он к меньшому брату, — поведёшь свои полки в отчину свою, Тарусу, ибо точно не известно ещё, к какому месту выйдут татары, надо все броды на Оке закрыть, не дать им переправы. Теперь, в полноводье, ханские войска не смогут легко одолеть Оку, ваше дело их к своему берегу не подпускать, время протянуть, чтобы мы успели полки собрать и привести к вам подмогу. А теперь — в храм, будем молить Господа, чтобы не оставил нас...
И вновь, как и перед предыдущими походами, спокойная и размеренная московская жизнь закипела, забурлила, замелькала. Давно не видывала Русь такого смятения. Всё её население от самой Москвы и до берегов Оки с напряжением следило за передвижениями войск. Куда двинутся они? Будут ли противостоять врагу, не отступят ли? Уходить с семьёй и скарбом на север или спрятаться за стены близлежащих крепостей? Ведь придёт враг-злодей, хорошо, если просто жизни лишит, так ещё и поиздевается, детей и жён в плен погонит, свету белому не рад будешь! Но, с другой стороны, бросить теперь же хозяйство, уйти, потерять всё — легко, поди-ка наживи снова! А если воеводы русские оборонят землю родную, не допустят врага, — тогда вернёшься на пустое место, — всё одно с голоду подыхать! Может, всё-таки повременить, остаться стеречь дом, растить урожай, ухаживать за скотиной? Вот и ломал голову мужик-христианин, следил напряжённо за движением войск, чтоб не прозевать момент, когда надо будет бежать от Орды, если не впереди, то хотя бы следом за полками, — жизнь всё же главнее всего. А пока прятал хозяин, закапывал в землю всё самое ценное, держал сани с лошадьми наготове.
Иные же и не ждали: собирались на скорую руку и двигались к матушке-Москве. Она, милая, коли потребуется, защитит и обогреет. А если помирать, так на миру и смерть красна! Шли люди и к другим укреплённым крепостям. Потянулись по всем дорогам повозки, доверху нагруженные собранным за жизнь богатством, за ними плелись коровы-кормилицы, самые дорогие после детей члены семьи. В деревнях и не защищённых стенами поселениях оставались лишь старики, дорожившие родным домом больше, чем жизнью своей. Подмосковные дворы и крепость наполнялись знакомыми, родичами, многие сразу же двигались далее на север — к Ростову, Дмитрову, Угличу. Навстречу беженцам, к югу, по тем же дорогам двигались войска во главе с воеводами: князьями, боярами, наместниками. За какой-то десяток дней вся Русь пришла в движение.
8 июня тронулись из Москвы к Оке в Серпухов первые русские полки под командованием великого князя Ивана Молодого. Шли с ним лучшие русские воеводы, среди которых был Данила Холмский, многие дети боярские. К тому времени к Тарусе уже подходил со своими дружинами младший брат великого князя Андрей Вологодский. Русь готовилась к битве.
Сам Иоанн оставался до поры в Москве, собирая сведения о продвижении Ахмата, контролируя, кто сколько бойцов снарядил на битву, слал гонцов в Тверь, Владимир, Суздаль и прочие русские города с требованием немедленно высылать помощь. Случалось, давал денег в долг на снаряжение войска, ибо многие потратились на недавний новгородский поход и не успели ещё пополнить свои запасы. Среди первых должников Иоанна оказался его братец Андрей Молодой. Он заложил часть своего фамильного серебра, но средств на покупку нового оружия и выплату денег новобранцам всё равно не хватило, и он обратился к великому князю. Иоанн выделил брату из своей казны десять тысяч рублей серебром. С прежними займами князя Андрея, которые тот сделал для выплат подаяний и на подарки в Орды, в Казань и на содержание служилых царевичей, долг его составил 30 тысяч рублей. Не имея ни семьи ни детей, Андрей деньги не считал и собирался рассчитаться со старшим братом после очередного сбора урожая.
Не мешкая, вновь отправил Иоанн посольство в Крым к Менгли-Гирею. Для верности призвал к себе крымского царевича Нордоулата, потребовал его дать верных слуг из татар, знавших степь как родной дом, чтобы именно они доставили послание. Ибо попавшись на глаза своим ордынским сородичам, они могли уйти от них без подозрений. В послании Иоанн спрашивал у Менгли-Гирея, собирается ли тот исполнить их договор и послать войска на Казимира Литовского, союзника Ахматова, а возможно, и на самого хана.
Состоялся с Нордоулатом у Иоанна и ещё один важный разговор. Государь потребовал, чтобы царевич отплатил за его хлеб-соль,