Книга Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб налили себе ещё рюмку водки и выпил. Сегодня он всей кожей с мурашками на ней ощутил, как до сих пор болит рана у Леона. Если и затянулась, то только тоненькой кожицей. Чуть тронь — и брызнет живая кровь.
И это тот Леон, который, не задумываясь, так рискованно, точно и жестко проводил все операции, что даже сам Ткаченко когда-то только «ухал» и матерился? А Греч тот вообще Леона ястребком называл.
Сейчас Леон был трепетным мальчишкой, не хватало только разводов от химического карандаша на губах и щеке. А когда он действительно был мальчишкой — он совсем не был трепетным по отношению к женщинам. Самое малое, что он чувствовал и демонстрировал тогда по отношению к ним — презрение, резкость, граничащую с хамством, и беспредельный цинизм. «Отравился матерью», — как сказал когда-то Греч.
— Эх, Стаси! Что ж ты так с ума-то его сводишь? Чудо с ним сотворила своё и, похоже, и сейчас его творишь. И ничерта мы в этой жизни толком не понимаем, только воображаем себя царями природы, — Глеб обернулся на голос Леона.
Леон вел Настю под руку и что-то ей говорил, а она вытирала большим носовым платком Леона распухший нос и красные глаза и улыбалась сквозь недавние слёзы. Заиграла музыка, и они там, у пустого столика, и остались танцевать, не хотели расстраивать Глеба в его выдуманный ради Насти день рождения.
Жена с ребятишками уже доехала до моря, а ему ещё целую неделю тут кантоваться. Но, глядя на Леона, Глеб уже мысленно писал рапорт о невозможности выполнения поставленной задачи. Дело, конечно, обстояло гораздо лучше, чем раньше, но в таких обстоятельствах увезти его отсюда было нереально. И отпуск может благополучно накрыться медным тазом. А, может эта девочка и вправду снова сотворит чудо, как Стаси? То, что сны появились — уже подвижка. Когда-то психотерапевт об этом только мечтала.
Глеб вздохнул и улыбнулся, как ни в чём ни бывало, подошедшим оживлённым и смеющимся своим приятелям.
— Слышь, Леон, а можно я у тебя сегодня заночую? Неохота одному в квартире из угла в угол мотаться, они же и кота забрали, к матери увезли заранее.
— Да, какой разговор? Само собой, только рад буду. Жаль не зима, не услышишь, как ветер в трубе воет. Страшно, аж жуть!
— Ничо, перебьюсь без такого экстрима, — друзья рассмеялись, Настя тоже. И это было главным для Леона сейчас.
Иногда Ларику казалось, что от затылка его пахнет паленым волосом. Но он понимал, что никто на него не смотрит, и что это полная чушь и истрепанные нервы. Он плохо различал голоса, боялся трогать приборы и рюмки, чтобы снова ещё чего-нибудь не разбить, не разлить, не уронить. Ему вдруг так захотелось остаться одному где-нибудь, где нет этих глаз испытующих, как у Зои Григорьевны, гневных, как у «Сивуча», настороженных, как у Жанны и насмешливых, как у Ольги Павловны.
— Да к чёрту их всех! — подали первое горячее, что-то мясное, с грибами, какие-то дурацкие малюсенькие пирожки. В рот ничего не лезло. — Скорее бы уж отработать гонорар. И продешевил я, пролетел, как фанера над Парижем, в этот раз! Такое позорище дороже стоит.
Ущемлённое самолюбие, испытанное на глазах у всех, горело жгучим раствором кислоты в желудке, началась изжога. Ларик встал из-за стола, пока все были увлечены поглощением ароматного мяса, и пошел в туалет, по дороге попросил у официанта ложку соды. Изжога утихла, но самолюбие в тишине пустого сейчас туалета — отнюдь! Не успокоилось.
— Специально так сделала. Могли бы и в другой ресторанчик… Хотя, в ресторанчик просто так не попадешь, даже если и места есть. Не попадёшь, блин. Всё у них вечно забронировано. Значит, заранее бронировали. Совпало. Дура ты маленькая, Настюха. А этот хлыщ улыбается. Любит он её! Как же. Позорит он её на глазах у всех «казачков», разговоров теперь не оберёшься. Придётся ему рожу начистить. Не отстанет он от неё со своей ангельской любовью, слишком х*р у ангела чешется, похоже. Господи! За что мне такое? Сестрёнка, млять! — и тут Ларик впервые четко осознал, что за сестрёнку он бы так не переживал. Может и гордился бы, что такой «зубр» на неё запал, что такая у неё будет каменная стена за спиной. — Никакая она мне не сестрёнка… А кто тогда?
Так и не решив вопроса, вернулся Ларик в зал, где только что опять объявили «Белый танец».
— Идём? — Жанна, похоже, ждала его и перехватила раньше Ольги Павловны, которая тут же пригласила одинокого Сергея Степановича, мужа какой-то «несчастной Людмилы Васильевны с патлами-хвостиками», получившего, наконец, в управление отдел по хозяйственной работе в Обкоме. При помощи таких вот неформальных контактов крупная рыба ловится гораздо успешнее, уж кому, как не Ольге Павловне, состарившейся на организационной работе, было это знать.
— Ты чего такой? — Жанна насмешливо махнула рукой, закидывая ему назад прядь длинных волос.
— Какой?
— Взъерошенный. Встретил тут кого-то?
— Встретил.
— Убрать?
— Кого убрать?
— Ну, тех, кто тебя разозлил.
— С ума сошла?
— Почему с ума сошла? Что хочу, то и делаю, как самая последняя сволочь. Я давно заметила, что если человек чувствует себя безнаказанным, он легко превращается во что угодно. Ты хочешь тоже почувствовать себя безнаказанным? И во что-нибудь превратиться? В сволочь всемогущую, например?
— Не мели ерунды.
— Однако, ты ко мне никакого пиетета не испытываешь, я смотрю. Я тут для тебя старалась, размазывала всех по паркету, а ты?
— Я не просил этого делать.
— Я знаю. Просто доказывала тебе свою теорию дрессировки. Ну и как, всё-таки?
— Никак. ППП.
— Что за «ппп» такое?
— Пыльно-пошлый поступок. Или первобытное поведение папуасов. Как хочешь, расшифровывай.
— Ну и ладно. Ты бы пить не стал?
— Не стал бы.
— Вот и хорошо. А это кто там на балконе?
— Я же сказал…
— Я про девушку. Очень красивая. У тебя приступ жажды красоты начался вдруг?
— Нет. Это другое. И никакая она не красивая, просто… — Ларик взглянул вверх. Настя танцевала с Леоном, и он её снова нежно обнимал, говоря что-то на ухо, она улыбалась. Как же Ларику захотелось… Настя вдруг приподнялась на
