Книга Сибирские перекрестки - Валерий Туринов

– Не… вай! Уне… се…! – услышал он крик Федьки.

– Что-о?

– Унесет! – снова донеслось с берега.

И Мишка, сообразив это, повернул назад.

Вдоволь накупавшись, мальчишки оделись, сели на лошадей и поехали к шалашу, где под раскидистой березой собрались все покосники, обедая и пережидая жару.

– Завтра пойдешь за конем, – сказал Трофим сыну. – Будешь возить копны.

Мишка обрадовался. Ему нравилось это занятие. Точнее, он любил кататься на коне. И, бывало, когда его спрашивали, кем он хочет стать, он, не задумываясь, отвечал копновозом и, еще добавлял: охотником.

Сначала они свозят копны. Затем будут метать стожок. Работы Мишке хватит и здесь. Он и мать будут подавать отцу сено. Потом тот пригласит его наверх. И Мишка будет прыгать и кувыркаться в пластах сена. Душистого, свежего, до одури пахнущего всеми луговыми травами…

После обеда Федьку с Мишкой отправили на конные грабли. И они до позднего вечера гребли сено. В стан они вернулись, когда начало темнеть и с гор потянуло ночной прохладой.

– Ты смотри-ка, Трофим, как Мишка-то вымахал, – сказал дед Степан, поглядев на вернувшихся мальчишек. – Давно ли ты его сюда карапузом таскал? Хм! Вот она, жизнь-то!

– Да, Василич, время идет. Только он сейчас-то растет, а потом перестанет.

– Пошто так?

– Порода такая. Но Мишку-то это не волнует. Он копновозом будет. И рост ему ни к чему, – усмехнулся Трофим.

– Да-а, это верно, – поддержал дед Степан Трофима, сообразив, что тот, подтрунивая, говорит это для сына. – Вот я в детстве-то тоже хотел быть копновозом. А не пришлось. Половину жизни промышлял в тайге. Затем на шахте робил. Только сейчас, под старость, покосами занялся. Ан на лошади уже сидеть не могу. Вот так-то, Мишка!

– Батька не то говорит, – пробурчал Мишка, поняв, что мужики разыгрывают его. – Не буду я копновозом.

– Кем же?

– Охотником.

– Дело стоящее, – одобрительно протянул дед. – Только на одной охоте сейчас не проживешь. Не то время. Зверя нет, птицы тоже. Рыбу, ту сплавщики поморили. Остался пескарь, а это не рыба!

– Дедушка, а можно так – летом в городе, а зимой в тайге? Можно ведь?! – не сдавался Мишка перед трезвой рассудочностью взрослых.

– Да, можно. И на кого ты думаешь промышлять?

– На соболя аль лисицу!

– Не-е, Мишка! Их сейчас здесь нет! Повывели зверя. А зачем тебе лошадь, ежели ты охотником хочешь стать? Вот давай спросим Яшку, нужна ли охотнику лошадь. Яшка, а?

Тот отрицательно мотнул головой все так же же не открывая глаза.

Трофим стал объяснять сыну, что из-за глубокого снега лошадь в этих краях охотнику ни к чему. Но Мишка, возражая ему, заговорил, что, дескать, батька книжек не читает, а там пишут, что охотники всегда ездят на лошадях.

– Да то ж в книжках, – протянул дед Степан.

– Дедушка, а ты на соболя ходил? – спросил его Мишка.

Этим он окончательно раззадорил старика. И дед Степан разговорился. Вспоминая молодость, он пустился рассказывать о промысле на горностая, соболя и колонка. Рассказал, где следует искать наброды[37] и как снаряжать капканы. Как загонять собакой соболя на дерево, выкуривать его дымком, если он прячется в дупле. Вспомнил, как бывалые охотники, сняв с соболя шкурку, обязательно отрезают у зверька нос и уносят домой…

– Зачем? – удивился Мишка.

– Любопытным всегда носы отрезают! – засмеялся отец.

– На счастье охотничье. Чтобы хозяину тайги понравиться, – успокаивая Мишку, ответил дед Степан, заметив у него на лице обиженное выражение.

Трофим спросил деда о рыси. Но дед на этого зверя не ходил. Не было путной собаки. А без нее было опасно. Яшка же вообще забросил промысел.

– Моя давно не ходит. Очень давно. Моя здесь работает… Деньга есть, зачем охота? Охота тязело. Зима, тайга, балаган. Снег спись, плохо зывесь. Моя на медведя ходил. Летом ходил, на пасека. С тастак[38] стрелял. Метко стрелял. Сразу стрелял…

Яшка сообщил мужикам, что соболь в этих краях еще есть. Но его совсем мало. Остался только подле горы Мустаг, махнул он рукой куда-то в направлении вверх по реке. Зимой соболь прячется в курумниках. И чтобы его добыть, нужна большая длинная сеть, анак. А сеть стоит немалых денег.

– Моя деньга в магазин ходит. Водка есть – деньга нет…

– Понятное дело, – усмехнулся Трофим.

– Да не-ет, это он завирает, – сказал дед Степан.

На соболя дед Степан всегда ходил один. В середине зимы, в январе, когда у соболя начиналась гонка. И след был хороший, утоптанный. Когда они, бегая друг за дружкой по одному и тому же следу, топчут тропу. И дел-то было всего ничего: вырыть на повороте тропинки подкопчик и снарядить капкан.

– А почему на повороте? – встрепенулся Мишка.

Дед Степан уставился на него, не понимая, что в этом такого, чтобы не догадаться: «Ты же охотником хошь быть – соображай. В тайге самому думать надо. Батьки рядом не будет».

Мишка, смутившись, покраснел.

– Хватит, мужики, пора отдыхать! – перебила их мать, заметив, что они совсем уже доконали мальчонку.

Мужики подчинились ей. Постанывая от ломоты в костях, залезли в шалаш.

Еще некоторое время, догорая, потрескивал рядом с шалашом костер. Вскоре он потух, и у стана все стихло.

* * *

Трофиму не спалось. От усталости, докучливых мыслей о хозяйстве и корове, с которой он уже досыта намаялся.

Все началось с того, что жена надумала завести другую корову. Старую они продали и купили молодую. А та оказалась с норовом. Вечером, когда пригоняли стадо, она не спешила домой. Общипывая траву подле тротуаров, бродила по улицам их большого села и не хотела признавать хозяйского двора. Да к тому же часто отбивалась в тайге от стада и пропадала на несколько дней. Ее приходилось искать, лазить по чащобе, отмеривая при этом десятки верст. В его годы это было нелегко. И он ругался с женой, грозился продать корову.

В последний раз их корова пропала на целую неделю, да еще с теленком. Поиски ничего не дали.

Но тут по сельскому радио передали, что к буровикам в тайге прибилась белая с черными пятнами корова с годовалым теленком. Пыреевы обрадовались. Это была их парочка. И Трофим с утречка убежал в тайгу.

Ночью прошел дождь. Солнце не успело еще просушить листья, траву и глину на крутых спусках тропы. Напоминали о нем и терпкий запах умытой тайги, и суетливый гомон ее пернатых обитателей.