Книга Тень разрастается - Антонина Крейн

И, главное, пусть я остаюсь «подающей надежды молодой девушкой». Предчувствие счастья лучше, чем само счастье.

Я не хочу быть сбывшейся! Я не хочу быть на гребне волны! Не хочу пика, не хочу кульминации, не хочу окидывать снисходительным взором весь мир… Просто потому, что после этого будет закат, будет долгий, золотистый и пусть даже очень красивый закат, а потом — темнота.

Я не хочу.

Оставьте меня такой, какая я есть. Все еще нераскрывшимся бутоном. Пока еще не достигшей зенита звездой.

…Наверное, по схожим соображениям многие так и не воплощают в жизни то, что хотели бы…

Наш страх конца саботирует перемены, даже перемены к лучшему. Мы слишком умны, и мы знаем, что у каждой вершины есть спуск.

Я боюсь перемен.

Да. Я боюсь.

И эта новая улыбка Дахху… Как будто конец эпохи.

Скорее бы Кад пришла.

ГЛАВА 29. Телепорт

И вот мы стоим в центре огромной пентаграммы, расчерченной на кухне.

Анте Давьер настаивал на гостиной — якобы там больше места, но я решительно воспротивилась. Дело в том, что свои каракули маньяк предпочитал вырезать прямо по полу ножом. И если с ремонтом кухни я могу смириться, то гробить шикарный паркет в гостиной — не позволю!

— Мещанская душонка, — сквозь зубы пробормотал маньяк в ответ на эти здравые размышления.

Я сделала вид, что не услышала, но реплику запомнила. Ну, погоди у меня, Давьерушка. Закончим миссию — отомщу! Как-нибудь хитроумно.

А пока мы столпились вокруг бывшего хранителя вполне себе негеройской кучкой. Очень тесной, хотя у каждого было свое строго очерченное место.

Надеюсь, за весь свой долгий век Теннет ни разу не работал свадебным распорядителем или кем-то еще, кто за деньги выбирает, кто с кем сидит за столом. Ибо нас он расставил совершенно по-дурацки. Говорит, придерживался понятий магической устойчивости. Но при этом напрочь игнорировал устойчивость физическую.

Так, мне в правую почку уткнулся острый локоть Мелисандра, который изо всех сил решал навязанную ему математическую задачку: безуспешно пробовал разместить две ноги сорок пятого размера внутри нарисованного кружочка с диаметром 25 сантиметров… В итоге я оказалась невольной подпоркой замершего на мысочках саусберийца. Я еле-еле сохраняла равновесие, чтобы не обрушить «великаний кулон» и Лиссаем (аккурат в центре пентаграммы) и примыкающую к нему скалу кровавика.

Передо мной же торчала макушка Андрис с железными очками, и пушистые волосы Ищейки беспрестанно щекотали мне нос. Ей тоже выделили совсем мало пространства для жизни.

Сам Теннет балансировал на переднем краю центрального пятиугольника в некоторой — комфортабельной — изоляции: готовился делать кучу пассов руками.

Кадия, Полынь, Дахху и королева Бурундук замерли где-то по другую от нас сторону кровавика и принца. Судя по сдавленным охам и ругани, им там тоже было тесновато, особенно с учетом наших зимних облачений — мы все поспешили переодеться перед путешествием. И скопище дубленок, шуб, пальто и курток делало нас куда объемней обычного.

Да… Пожалуй, зря я все-таки зажмотила гостиную.

Кстати! Кадия, к счастью, вернулась из Чрезвычайного департамента веселой и безнаказанной. Я внимательно следила за ней: заметит ли подруга, как неожиданно тепло улыбается наш Дахху в сторону миниатюрной Ищейки? Меня мысль об отдалении Смеющегося угнетала, как вы успели заметить… И, учитывая долгие годы страданий Кадии по другу, трудно было предсказать ее реакцию на то, что Дахху впервые в жизни заинтересовался существом противоположного пола (во всяком случае, так, что это было видно со стороны).

Но Кадия никак не среагировала на Дахху и Андрис, воркующих, будто голубки. Плюхнув перевязь с мечом на пол, она с порога начала, хохоча и запинаясь, рассказывать о той безумной кутерьме, которую вызвала кража кровавика в Ведомстве. И о том, как ловко ей удалось не только уйти от подозрений, но еще и хорошенько наподдать мерзким приключенцам на вполне законных основаниях: они били ее шефа! В общем, Кадия была очень довольна и с удовольствием отвечала на восхищенные расспросы и похвалы Мелисандра.

Ну… Тогда и мне не стоит дергаться на тему новых увлечений Дахху из Дома Смеющихся.

— Начинаем, — меж тем, кивнул Анте Давьер, и помпон на его синей зимней шапке (добыча Андрис, как и почти все наши припасы) беззаботно качнулся васильковым цветом.

Повинуясь строгому голосу хранителя, мы вжались друг в дружку еще плотнее, как стадо леммингов, готовых сорваться с Птичьих утесов в каком-то безумном, бессмысленном акте дружного самоубийства.

— Сделаете шаг за границу — разнесет на куски, — предупредил маньяк. — Так что не дергайтесь, что бы вы ни увидели.

— А что, телепорт по ощущениям отличается от стандартного Прыжка? — поинтересовался Полынь, утопающий в безразмерном балахонистом пальто до самого пола. Поверх пальто, конечно же, уже блестели и подрагивали амулеты…

— Да, отличается, — маньяк снизошел до пояснений. — Мы сейчас покроем огромное расстояние — так что это займет какое-то время. Плюс драконы тоже укрыты защитным куполом — это не кромен, конечно, но его надо преодолеть при помощи дополнительных магических настроек. Обычный Прыжок такого не позволит.

— Что за настройки? — продолжал допытываться Полынь.

— Я потом вам все объясню, — пообещал Давьер.

И по этой реплике я с удивлением почувствовала, что он не врет. И реально объяснит, когда найдет время.

Хм, что это? Попытка возобновить позабытую им миссию по распространению знаний, пусть даже всего лишь в рамках общения с одним лишь упертым, жадным до магии Полынью? Любопытно.

— Поехали, — вздохнул Анте Давьер.

Маньяк повернулся лицом к центру пентаграммы. Одну руку он приложил на кровавик и начал выкачивать оттуда энергию. Другой стал вырисовывать диковинные пассы в воздухе. Они складывались в огненные буквы — буквы того же языка, на котором были написаны тексты некрополя. Буквы разбегались по невидимым границам и зависали в воздухе, подрагивая, строчка за строчкой.

Подул ветер. Кухня начала расти, мы — стремительно уменьшаться вместе с пентаграммой и всем нашим многочисленным скарбом. Ветер крепчал, и я поняла, что с трудом могу удержаться на месте — шатает! Мир за пределами пентаграммы вдруг стал блекло-коричневым, как газетная бумага, будто выцветая — а потом осыпался хлопьями праха. Саму пентаграмму, казалось, вырвало вместе с толстым слоем дощатого пола — получилась эдакая вертящаяся вокруг своей оси монетка, запущенная неизвестным богом скакать по воде. Мы, ускоряясь, взмыли куда-то ввысь и закружились в странном пространстве, темном, глубоком, наполненным, как я поняла секунду спустя, моими старыми безжалостными друзьями — теневыми бликами.

Внешние границы пентаграммы вспыхнули рыжей стеной огня. Нас раскрутило еще быстрее. Я начала жалеть, что не догадалась принять противотошнотную настойку… Кто же знал?! Где-то сзади тихонько завыл Мелисандр, опасно шатающийся на нашем весьма и весьма сомнительном транспортном средстве.