Книга Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

Я был молод, и в тот момент жестоко растоптанная и разрушенная жизнь показалась мне совершенно невыносимой. Она услышала меня, и улыбка на ее лице сделалась более теплой. Она приблизилась ко мне, немного робко и умоляюще обняла рукой за шею. Грудь ее вздымалась быстро и высоко.

– Фабио, – пробормотала она. – Фабио, прости меня! Я говорила не подумав, я не испытываю к тебе ненависти! Идем! Я искуплю все твои страдания, я стану любить тебя, я буду тебе верна, я буду твоей целиком! Гляди! Ты же знаешь, что я не утратила свою красоту! – И она страстно прильнула ко мне, приблизив свои губы к моим, пытаясь рассмотреть ответ на моем лице.

Я угрюмо глядел на нее сверху вниз.

– Красоту? Лишь пищу для червей – мне до нее нет дела! Что пользы в прекрасном теле, если в нем обитает злодейская душа? Прощение? Ты слишком поздно о нем просишь! Зло, подобное причиненному мне, никогда не прощают.

Наступило молчание. Нина по-прежнему обнимала меня, но взгляд ее ощупывал меня так, будто она искала что-то потерянное. Ветер яростно бушевал в ветвях стоявших у склепа кипарисов и со свистом врывался в дыры и щели в каменной кладке, с лязгом сотрясая железную решетку наверху лесенки, – казалось, будто знаменитый главарь разбойников сбежал прямо в кандалах и пытался проникнуть сюда за своими припрятанными сокровищами. Лицо ее вдруг приняло коварное выражение, и не успел я разгадать ее намерения, как она легко и быстро выхватила кинжал из моего жилетного кармана!

– Слишком поздно?! – крикнула она с сатанинским хохотом. – Нет, не слишком! Умри, негодяй!

Яркое лезвие на мгновение сверкнуло в пляшущих огоньках света, когда она приготовилась нанести удар, но в следующую секунду я перехватил ее разящую руку и с силой рванул вниз, пытаясь завладеть оружием. Она вцепилась в кинжал с отчаянием обреченной. Задыхаясь, она боролась, изо всех сил налегая на меня, напомнив мне хищную грязную птицу, с которой мне пришлось сражаться в ночь после похорон. Несколько секунд она сопротивлялась с неестественной силой: бросалась, рвала на мне одежду, мертвой хваткой сжав кинжал. Наконец я прижал ее к полу, задыхавшуюся и выбившуюся из сил, с яростно сверкавшими глазами, вырвал у нее из руки оружие и занес его над головой.

– И кто теперь говорит об убийстве?! – с горькой усмешкой воскликнул я. – О, какой же радости вы лишились! Как бы вы торжествовали, если бы смогли поразить меня в сердце и бросить тут действительно мертвым! Какое бы новое поприще лжи открылось перед вами! Как сладко бы вы возносили молитвы с запятнанной моей кровью душой! Да! В конечном итоге вы бы обманули весь мир и умерли в ореоле святости! И вы еще смели просить меня о прощении…

Я умолк: на ее лице вдруг появилось странное изумленное выражение. Она с ошарашенным видом огляделась по сторонам, потом взгляд ее уперся в одну точку, она указала рукой в темный угол склепа и содрогнулась.

– Тише, тише! – произнесла она слабым, испуганным шепотом. – Глядите! Как неподвижно он стоит! Какой он бледный! Молчите… не двигайтесь… тише! Он не должен слышать ваш голос, я пойду к нему и все расскажу, все-все… – Она встала и с мольбой простерла перед собой руки. – Гвидо! Гвидо!

Внезапно похолодев от ужаса, я посмотрел туда, где что-то привлекло ее внимание. Все было покрыто мраком. Она схватила меня за руку.

– Убейте его! – лихорадочно прошептала она. – Убейте, и тогда я стану вас любить! Ой! – И, вскрикнув от страха, она начала быстро пятиться назад, словно на нее двигалась какая-то зловещая фигура. – Он… приближается! Нет, нет, Гвидо! Ты не коснешься меня, ты не посмеешь, Фабио умер, и я свободна, свободна!

Она остановилась, ее безумный взгляд устремился вверх. Увидела ли она там нечто ужасное? Потом, подняв обе руки, будто пытаясь защититься от неминуемого удара, и громко вскрикнув, она упала без чувств. Или замертво? Я безразлично искал ответ на этот вопрос, глядя на ее безжизненную фигуру. Вкус возмездия обжигал мне рот и наполнял меня безумным восторгом. Да, я радовался, когда выпущенная мною пуля просвистела в воздухе и принесла смерть Гвидо, но радость моя сочеталась с жалостью и грустью. Теперь же во мне не шевельнулось ничто. Грех Феррари был велик, но это она его искусила, и ее преступление было куда тяжелее, чем его. А теперь она лежала, бледная и безмолвная, в обмороке, напоминавшем смерть. А если это и вправду смерть – к чему мне это знать, а уж тем более жалеть! Вдруг тень возлюбленного и впрямь появилась перед оком ее взбудораженной виною совести? Я в этом не сомневался и едва ли удивился бы, если бы увидел рядом с собой его бледную тень, когда задумчиво смотрел на прекрасное распростертое тело изменницы, легко и непринужденно искалечившей жизнь нам обоим.

– Да, Гвидо, – негромко пробормотал я. – Ты видишь результат? Ты отмщен, бесплотный дух, отмщен, как и я. Расстанься же с миром с землей и ее обитателями! Возможно, в очищающем пламени ты избавишься от грехов своей подлой натуры и наконец добьешься прощения. Но для нее… Разве сам ад достаточно мрачен, чтобы сравниться с ее душой?

Я медленно направился к лестнице. Пора, с мрачной решимостью подумал я, оставить ее! Возможно, она умерла, а если нет – что ж, скоро умрет! Заколебавшись, я остановился. Бушевавший наверху ветер неустанно гремел железной решеткой и завывал, словно сотня выводивших скорбную песню голосов потустороннего мира. Свечи догорали, мрак в склепе сгущался. Темнота меня мало волновала: я уже привык к уродливым стенам склепа, к ползающим по ним паукам, странным невиданным жукам, к голубоватым пятнам плесени. Мятущиеся крики летучих мышей и сов, напуганных светом и попрятавшихся по укромным углам, нисколько меня не пугали – я успел свыкнуться и с этими звуками. В моем тогдашнем состоянии императорский дворец привлекал меня куда меньше, нежели эта усыпальница: каменный свидетель моей борьбы за возвращение к жизни и всем ее страданиям.

Гулкий колокол рядом с кладбищем пробил один раз. Мы исчезли с блистательного приема в гостинице почти два часа назад. Несомненно, нас уже повсюду разыскивали – но какое это имело значение! Они не явятся искать нас здесь. Когда я решительно шагнул к лестнице, когда поставил ногу на первую ступеньку, лежавшее на полу тело моей жены шевельнулось: обморок прошел. Со своего места ей не было видно, где я стоял, готовый уйти. Она что-то тихо пробормотала себе под нос, взяла в руку рассыпавшиеся пряди волос, похоже, восхитилась их цветом и густотой, поскольку принялась их гладить, и, наконец, разразилась веселым смехом – настолько неуместным среди всего, что ее окружало, что он поразил меня больше, чем ее попытка меня убить.

Потом она встала во всей своей цветущей красоте и грациозном величии. Улыбнувшись, как довольный ребенок, подчеркнуто тщательно стала приводить в порядок свое растрепанное платье. Удивленный, я остановился, наблюдая за ней. Она подошла к разбойничьей сокровищнице и принялась изучать ее содержимое: кружева, серебряные и золотые вышивки, старинные украшения. Она осторожно брала их в руки, словно пытаясь определить, сколько они стоят, потом одно за другим стала надевать драгоценности – ожерелья, браслеты и прочие женские побрякушки, – пока на ее руках и шее не осталось места. Украшения светились и переливались мириадами оттенков разноцветных драгоценных камней. Я удивился ее странному поведению, но еще не догадался о его истинном смысле. Я отошел от лестницы и незаметно приблизился к ней. Но что это? Послышался странный негромкий рокот, как если бы где-то вдали происходило землетрясение, а затем резкий хруст. Яростный порыв ветра с завыванием ворвался в склеп, словно злобный дьявол, и сильный сквозняк, налетевший от входа, задул две свечи. Моя жена, полностью поглощенная подсчетом сокровищ Кармело Нери, казалось, ничего не видела и не слышала. Вдруг она снова рассмеялась – негромким безрадостным смехом, который мог сорваться с губ древней старухи. От этих звуков кровь застыла у меня в жилах – это был смех сумасшедшей! Я громко и отчетливо позвал ее: