Книга Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Да уж лучше руки — ноги поломать, чем такое! — хмыкнул старший инспектор. — Что ж ему этот драгунский генерал сделал, что бедняга из ума выжил?

— Странная история, — покачал головой Рошаль. — До приезда в Понтиньи Рафаилов был в своем уме, точно. Такое впечатление, что это китаец его так запугал. Тем более… — комиссар задумался, — возможно, Рафаилов говорит не о драгуне, а чудовище — драконе. У китайцев драконы весьма в чести.

— Так это ж сказки.

— С Юй Ши бы поговорить об этих сказках.

— Шеф! Шеф. — По лестнице спускался Бетиньи. — Только что был звонок из Сюрте.

— Да, и что говорят?

— Наряд прибыл в особняк на Елисейских полях. Тот китаец…

— Не тяни.

— Тот китаец — Лай Гун, — он пропал.

— Тоже пропал?

— Да. На столе горячий чай, а китайца нигде нет. Все обыскали. Исчез, как в воздухе растаял.

Конец мая 1924

Паровоз медленно, точно крадучись, миновал полосатые столбы, над которыми реял красный флаг с серпом, молотом и пятилучевой звездой. Как только последний вагон поезда оказался на советской земле, паровоз тяжело выдохнул, окутывая перегретые бока клубами пара, и остановился у длинной платформы. Вдоль всего поезда, ожидая, когда откроются двери, выстроились два десятка бойцов в форме пограничных частей НКВД. Подполковник Шведов глядел на них в окно с чувством тоски и полного опустошения. Ему, уже дважды выходившему победителем из поединков с советской пограничной стражей, нынешняя командировка представлялась смертным приговором.

«Они мне не поверили, — думал Шведов. — Я говорил чистейшую правду, а они сочли меня лжецом. И все потому, что мне удалось вернуться из ада, уйти живым оттуда, откуда не смогли вырваться остальные. Теперь они решили бросить меня на съедение и поглядеть, найдутся ли желающие откусить мне голову. Какая несправедливость!»

Он услышал, как в конце вагона открывается дверь, в коридоре начинают топать сапоги, и со вздохом достал американский паспорт.

— Приготовить документы и вещи к досмотру! — пронеслось по коридору.

Вещей у Шведова почти не было. Он вытащил из — под дивана саквояж и предупредительно открыл его: пара белья, бритвенный набор — ничего существенного. Сосед Шведова — щекастый бюргер с отчетливым пивным брюхом — пыхтя, расстегнул чемоданы.

— Конфеты, — пояснил он.

Дверь купе открылась:

— Документы, пожалуйста.

Изучающий взгляд красноармейца с маленьким красным кубарем в петлице впился в Шведова, затем перешел на его соседа.

— Тате. Мартин Тате из Цюриха, — поспешил назвать себя коммивояжер. — Я занимаюсь шоколадом. Вот, попробуйте!

Он протянул пограничнику открытую коробку.

— Положите на место! — скомандовал проверяющий, изучая документы.

— Вы зря отказываетесь! Замечательный швейцарский шоколад!

Пограничник вернул ему паспорт и принял документы Шведова.

— Мистер Томсон? — со скрытым ликованием в голосе спросил пограничник. — Уолтер Томсон?

— Йес, оф кос.

— Пройдите с нами. Вы арестованы!

— Я плохо понимать по — русски. Я америкен бизнесмен.

— Все вы отлично понимаете, ваше превосходительство! Нечего ваньку валять, давайте вставайте!

— Не желаете ли чаю, — спросили из коридора.

В просвете дверного проема мелькнула стройная фигура затянутого в униформу проводника с рыжими, чуть подвитыми усами и небольшой бородкой.

— Вернитесь в свое купе! — приказал ему проверяющий.

— Ой, простите. — Проводник попытался развернуться, не удержал поднос, и три стакана с кипятком опрокинулись на солдата.

Тот заорал благим матом. На помощь командиру выскочил из соседнего купе еще один красноармеец и тут же отпрыгнул, уворачиваясь от летящего в голову подноса. В следующий миг грянул выстрел, и пограничник упал, заливая кровью ковровую дорожку. Словно дожидаясь этого сигнала, из первого и последнего купе появились люди с револьверами в руках.

— Баррикадируйте двери! — командовал рыжеусый. — Сейчас здесь будет полно народу!

Ошпаренный красноармеец бросился на проводника, но один из чемоданов с конфетами вдруг обрушился ему на голову.

— Штабс — капитан Тотус! — отстегивая набрюшник, быстро представился недавний бюргер. — Здесь пистолеты. Под конфетами — патроны.

— На пол! Всем на пол! — проходя мимо купе, кричал граф Комаровский, расстегивая куртку проводника.

С платформы раздались выстрелы, посыпались осколки конных стекол. Вагон огрызнулся в ответ револьверным лаем. Двое красноармейцев упали на платформу, остальные отступили в укрытие, продолжая обстреливать поезд.

— Быстрее! Дай бог, чтобы все получилось! — шептал Комаровский, громоздя чемоданы в оконном проеме. Вряд ли они могли послужить действенной защитой от винтовочных пуль, но скрывали перемещение находящихся внутри купе. — Что же они медлят?

Отчаянный александрийский гусар не мог видеть, как лоснящийся потом кочегар, приставив браунинг к голове дежурного красноармейца, командует машинисту давать задний ход. Но Комаровский почувствовал, как дернулся состав и пополз, все более разгоняясь, в сторону Латвии. Пули, летевшие вслед поезду, прошивали стенки вагона. Одна из них ударила в плечо Комаровскому, тот выронил наган и зажал ладонью рану.

— Еще несколько минут — и мы в Латвии.

Он не услышал, когда выстрелы прекратились, и пришел в себя лишь тогда, когда его окатили водой. На него глядели люди в форме латышских пограничников.

— Штаб — ротмистр, граф Комаровский, — тихо отрапортовал он. — Сдаюсь, сопротивления не оказываю.

И Евгений Александрович вновь потерял сознание.

ГЛАВА 28

«Добро или зло зависят от собственного умения решать вопросы».

Юдзан Дайдодзи

Несколько раз Судаков видел свет. Он пробивался сверху из каких — то непонятных щелей. Когда Петр Федорович окончательно понял, что сбился с пути, вдруг увидел перед собой деревянную лестницу. Он полез по ней, радуясь возможному спасению. Полез — и оказался в лежащей бочке. Вернее, в нижней ее части. Верхняя — просмоленная — нависала над головой так, что находиться в нижнем отсеке можно было лишь на четвереньках. Судаков несколько раз постучал по «потолку»: судя по глухому звуку, емкость была полна.

— Это что ж за штуковина такая? — прошептал он себе под нос и пополз вперед.

Еще несколько секунд, и он уперся носом в дно бочки.

— Вот же ерундовина! — Он начал ощупывать преграду. В каком — то месте его пальцы наткнулись на ременную петлю. Судаков потянул за нее, но тщетно. — Ишь ты! Это выходит, сверху в бочке вино налито, а снизу лаз. Ежели надо — можно крантик повернуть — и оно польется. А чуть что вдруг — то через нижнюю часть — шасть, и под землю!