Книга Три позы Казановы - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Итак, незадолго до революции юная замоскворецкая мещаночка Анфиса Пухова, поплакав, вышла замуж за отца Никодима – зрелого иерея, весьма просвещённого, даже передового для своего сословия: ещё в 1905 году он подписал знаменитое воззвание «О необходимости перемен в церковном управлении». После 1917-го отец Никодим, конечно, подался в обновленцы и частенько вместе с владыкой Андреем Введенским участвовал в шумных диспутах, собиравших толпы слушателей. Одно из таких словопрений состоялось в бывшем домашнем цирке барона Будберга, отданном после революции под Дом научного атеизма. Отец Никодим, следуя духу времени, взял с собой в это весьма спорное место жену, скучавшую дома от бездетности. В замужние годы Анфиса расцвела, превратилась из тонкой девушки с толстой косой в настоящую кустодиевскую красавицу: тяжёлое золото её волос едва сдерживал синий богомольный платочек, а пышно созревшее тело, как опара, выпирало из скромного канифасового платья. А уж если матушка вдруг поднимала свои обычно опущенные долу янтарные очи…
На диспуте, как водится, спорили про то, существовал ли на самом деле Иисус Христос, а если не существовал, что давно доказано наукой, то в кого же тогда верят простодушные массы, одурманенные опиумом религии? В качестве ударного идейного поединщика на спор явился поэт-атеист, член президиума Союза воинствующих безбожников Натан Хаит – автор знаменитых строчек, которые в ту пору распевала под гармошку комса всей Совдепии:
Этим четверостишием завистливо восхищался Демьян Бедный, а скупой на похвалу Ромка Якобсон отмечал сочную мощь звукописи: «распятье – пустяки» или «сослать на Соловки». Председатель Союза безбожников Емелька Ярославский от всего сердца подарил Натану именной браунинг с памятной гравировкой «Никаких гвоздей!». Кстати, Михаил Булгаков беззастенчиво позаимствовал знаменитые строчки Хаита и засунул в «Мастера и Маргариту». Помните, Иванушка Бездомный предлагает упечь на Соловки покойного философа Канта? Странно, что никто из булгаковедов, изъездивших роман вдоль и поперёк, не заметил этого явного плагиата. Остаётся добавить: Натан, родившийся, как и положено настоящему поэту, в Одессе, был не только дивно талантлив, но и жутко хорош собой: жгучий брюнет с кипой непокорных негритянских кудрей, чёрными, как спелые маслины, глазами, белозубой улыбкой и гордым бушпритом орлиного носа. Откройте литературную энциклопедию, там есть его портрет. Росту он, правда, был незавидного – наполеоновского. Долговязый закомплексованный Маяковский, дико ревнуя к его успеху у женщин, написал злющую эпиграмму:
Во время диспута Натан хищным глазомером сразу отметил в зале скромно одетую красавицу с потупленным взором и, ещё не подозревая, кто она такая, весь вечер смотрел только на неё, точно гипнотизируя. В какой-то миг Анфиса, подчинившись его воле, подняла-таки глаза, и это решило её судьбу: два живых луча – антрацитовый и янтарный-встретились, вспыхнули и слились навеки. Потом поэт что-то строчил в блокноте, а когда ему дали слово, он, торопливо ругнув религию как подлое орудие эксплуатации, вдруг прочитал, к всеобщему удивлению, не знаменитые «Гвозди», а только что родившиеся в сердце строки:
После диспута, как водится, пили морковный чай с баранками, выданными по ордеру Наркомпроса, обсуждали мероприятие, по-товарищески корили отца Никодима за ссылки на старорежимных богословов, а не на труды марксистских историков и современные археологические находки. В общем, всё было, как и сегодня, когда непримиримые политики, десять минут назад рвавшие друг друга на куски в прямом эфире, сидят потом за коньячком и мирно обсуждают успехи детишек, обучающихся в Оксфорде или Гарварде.
Влюблённый Натан, исхитрившись, незаметно сунул Анфисе записку, в которой умолял её посетить послезавтра поэтический вечер в клубе Трёхгорки. Она мучилась, стояла перед иконами, искала ответ в Житиях, твёрдо отмела сладкие сердечные соблазны, а в назначенный срок сидела среди работниц, ловивших каждую рифму кудрявого поэта. Что случилось потом, можно не объяснять. Анфиса сбежала от мужа к Хаиту. Наверное, если бы богоданный супруг не был обновленцем, к тому же маломощным в мужском смысле, если бы в горнице верещали чада мал мала меньше, если бы Натанушка не оказался страстно настойчивым, – скромная попадья вряд ли бы отважилась на такой шаг. Но всё совпало. Через девять месяцев у молодожёнов родилась дочь Анна. Отец Никодим, потрясённый изменой жены, расстригся и пошёл преподавать научный атеизм во втуз. Я ещё помню, как он, совсем старенький, выступал в шестидесятые годы по чёрно-белому телевизору, рассказывая про антигигиеничность крещения в общей купели и химические уловки попов, заставляющих иконы мироточить. Бабушка моя Марья Гурьевна, слушая всё это, страшно сердилась и плевала в водяную линзу, увеличивавшую крошечный экран КВНа…
А теперь пропустим два десятилетия и вернёмся к судьбе Юдифи и Фёдора. После Победы полковника Ивана Жукова прямо с фронта направили на большой пост в Ленинградский обком партии. Вот тут-то его глубоко запрятанное черносотенство и вышло наружу. Одолев Гитлера, народ-победитель осмелел, загордился, даже занёсся, некоторые ответственные работники коренной национальности, особенно в городе на Неве, начали задавать разные неправильные вопросы. Например, почему у русских нет своей коммунистической партии? У хохлов есть, а у нас нет! Мы что, хуже? А почему у русских нет своей Академии наук? У грузин есть, а у нас нет! Мы что, хуже? А почему у русских нет своего Союза писателей? Даже у киргизов есть, а у нас нет! Мы что, хуже? Жуков на этой почве близко сошёлся с первым секретарём обкома Кузнецовым и его замом, а впоследствии преемником по фамилии Попков. За откровенными беседами под рюмку хорошей водки, закушенной паюсной икрой, Алферьев, конечно, не открывая своего подлинного имени, приобщал этих пламенных большевиков самого что ни на есть рабоче-крестьянского происхождения к благородным идеям и мечтам русского монархизма. Впрочем, царь в стране уже был – Сталин. Оставалось вернуть русским законное место у трона. Договорились до того, что РСФСР необходим собственный государственный флаг – старорежимный триколор с серпом и молотом в уголочке.
В конце концов эта опасная болтовня дошла до генералиссимуса, который после разоблачения Тухачевского и Енукидзе страшно боялся всяких заговоров. Рассвирепев, вождь вызвал Маленкова с Кагановичем… Ну а сатрапы и рады стараться – раскрутили кровавое «Ленинградское дело», погубившее многих русских людей. Во время следствия всплыл невероятный факт: под честным именем героя Гражданской войны Ивана Жукова в обкоме на высоком посту окопался Фёдор Алферьев, поручик-корниловец, лютый черносотенец, участник Ледяного похода, товарищ председателя киевского «Двуглавого орла».
