Книга Водоворот. Запальник. Малак - Питер Уоттс

Запальник

Понадобилось время, чтобы избиратели привыкли к идее спонтанного самовозгорания человеческого тела.

По сути, в ней не было ничего нового. Курьезные истории о людях, внезапно вспыхивающих, словно спичка, бывали в ходу еще в средние века. Вот только в последние несколько лет случаи участились. Знатоки списывали возросшую осведомленность о них на скрупулезную и прозрачную политику регистрации самовозгораний, предпринятую новым управляющим аппаратом – всяко более эффективную, чем средневековая.

Наглядных примеров теперь было в достатке – вот Райан Флетчер, вспыхнувший на глазах у всей семьи прямо в кресле с откидной спинкой во время послеобеденного просмотра «Поединка смертников». По словам очевидцев, он запалил одну-единственную сигарету марки «Бенсон и Хеджис» – большего за день себе не позволял, – поднес ее к губам, и тут совершенно неожиданно дохнул пламенем («Прямо как дракон!», выражаясь словами девятилетнего Шелдона Флетчера, которому менее чем через двадцать минут после инцидента пришлось общаться с полицией). Должно быть, Райана настигла отрыжка. В докладе не было явного упоминания об этом, но только таким способом кислород мог попасть в его пищеварительный тракт, где приблизительно два с половиной литра додекана плескались в обычном месиве из желчи, метана и непереваренных комков еды.

Взрыв прошел в два этапа: сперва разорвался живот, выплеснув анаэробную начинку в кислородную среду, что повлекло за собой вторичную детонацию, в итоге которой обгоревшие ошметки тела Флетчера облепили зеркало в дальнем конце прихожей – в пяти метрах от злополучного кресла.

Флетчер не был профессионально связан с биотопливной промышленностью. Но логи GPS-навигатора, снятого с его «Субару», показали, что за две недели до трагического происшествия он проезжал мимо завода «ГринХекс», как раз во время протечки одного из биореакторов. К счастью, никто не выявил связи.

Все свалят на поляков, решила про себя Дора Скайлетт.

По сообщениям СМИ, польская алкогольная промышленность последнее время переживала настоящее возрождение. Регулировке ее оборот не поддавался. Кое-какие попытки предприняли в Евросоюзе, за счет очередного расширения определения «токсичных отходов». Непомерные лицензионные сборы сделали продукт нерентабельным даже для ресторанов и отелей самой Польши – и все же он выжил, неразрывно связанный с самой культурой. По медоварням курсировало порядка ста типов самогона, продававшихся с лотков в городских сквериках. Немаркированные ящики со спиртным вывозились из страны – в поисках не столь жестких законов по охране окружающей среды. Перегонные кубы стояли в каждом подвале. Даже в польской судебной системе алкоголь издревле играл видную роль – одна из средневековых форм смертной казни заключалась в опаивании осужденного брагой через трубку, до тех пор пока его кишки не лопались (ходили слухи, что подобное все еще практиковалось в глухих лесных селениях близ Люблина).

В последние два года польский контрафактный алкоголь с победой добрался до Северной Америки, и самая суровая социальная реклама, которую только смог продавить Минздрав, в красках стала расписывать последствия его употребления. Дескать, поветрие затронет даже тех, на кого вы всецело рассчитываете, в том числе примерных семьянинов, что никогда не касались никакой химии, если только та не происходила из аптеки. В один прекрасный день вы просто найдете их стопы, все еще одетые в носки и туфли, тлеющими на ковре в гостиной. Может, только обуглившиеся большеберцовые кости будут торчать из культей, да и то не факт. И вот, похоронив эти жалкие остатки, вы спуститесь в подвал, чтобы собрать инструменты почившего главы семьи и отнести на ярмарку Доброй Воли, и где-то там, за водонагревателем, куда никому не вздумается сунуть нос, найдете ЕЕ – страшную коробку с бутылками, в половине которых все еще плещется странная розоватая жидкость, вязкая, как машинное масло. Этикетки на бутылках будут пестреть словами с забавными черточками над буковками С и странными маленькими косыми перекладинами через L, непременно заканчивающимися на «-ски». И тогда вы проклянете в голос мерзких поляков и их мерзкий смертоносный самогон и воспылаете праведным гневом к несправедливости мира, позволяющего плохим вещам случаться с хорошими людьми, и такие причудливые словечки, как «плазмиды» и «горизонтальный перенос», ни за что не придут вам в голову.

На мониторе у Доры была заставка, цитата какого-то прусского короля родом из семнадцатого века: «Удачлив тот, кто никогда не знавал польского вина». Вдохновившись именно этими словами, она выиграла первую в истории премию Джеймса Хоура в области аналитических инноваций. «Удачлив, тут сомнений нет», – подумала она, вписывая адрес Флетчеров в разнарядку для ребят, что разъезжали в фургоне с невзрачным логотипом компании по доставке букетов на боку.

Следующий случай был еще проще – Мэй-Ли Бадура, путешественник, сгорел заживо в загородном доме в Гарибальди. Инциденты, связанные с санузлами, будь то ванные или туалеты, уверенно лидировали по количеству в череде самовозгораний – для них даже выделили отдельный термин-акроним для отчетности – сансамы (хотя, с легкой руки замминистра, в оборот вошло неофициальное выраженьице «кубки огня», которое, по понятным причинам, нельзя было вписать в официальные бланки). Что ж, в наши дни слишком много людей загромождают ванные ароматическими свечами, но Дора подозревала, что грубая сила естественного отбора рано или поздно существенно снизит число таких вот любителей уюта с экзотической ноткой.

Очевидно, что Бадура зажег спичку.

Подмешав в дело «протекшую емкость с зажигательной смесью» («Не так и далеко от правды», – пришла ей в голову мысль), Дора перешла к делу Греты и Роджера Янгов из Стивстона, чьи обугленные тела были найдены лежащими бок о бок в собственной постели. Никто из них не курил.

Дора забарабанила пальцами по столу. Хитроумный узор на ногтях замерцал в ритме неуверенного стаккато. Она запросила сведения о ближайших родственниках. Итак, аж пятеро детей. Почти что вдвое больше, чем ей нужно.

«ЧОРД возьми, да!» – тихо возрадовалась Дора.

Она всегда обожала эту Человеческую Организацию Радикальной Депопуляции. Да, такая взаправду существовала – пусть даже их методы на деле не подразумевали никакого насилия, а настоящий девиз был претенциозной чушью. «ЧОРД возьми, да!» звучало куда как лучше, куда больше подходило всем этим граффити, изображающим фигурки образцовых семеек «мама-папа-дочка-сын» с крестиками на месте глаз, что не так давно стали появляться в проулках больших городов. Конечно, эти кашееды вряд ли бы стали ее горячо благодарить, даже если бы знали о ее причастности, но вообще-то одними только чаяниями Доры о них заговорила широкая общественность. Именно благодаря ЧОРДам и докладу об их возможной опасности она заполучила второй грант от Джеймса Хоура.

Грета и Роджер Янг, набожные католики с целым выводком детей, были идеальными мишенями для исполненных ненависти радикалов-антинаталистов, сплошь психопатов и убийц. Такую версию все примут на «ура».

Компьютер издал раздражающий протестный писк: версия отклонена – превышение квоты. Чертыхнувшись, Дора запросила подробности. Оказывается, Гейл Винсент уже сваливала все на сторонников радикальной депопуляции в этом месяце.