Книга Ворон и роза - Сьюзен Виггз

— Как я мог смотреть на тебя и не любить? — он снова взял ее руку, поглаживая своей содранной, покрытой волдырями ладонью.

Его признание в любви ошеломило Лорелею. Она слишком долго ждала от него этих слов, и вот они неожиданно для нее прозвучали как гром среди ясного неба. Она не должна позволять себе поверить Дэниелу. Не сейчас.

— Ты излечила меня от тех воспоминаний, Лорелея. Теперь, когда я думаю о Париже, я вспоминаю, как танцевал с тобой в садах Тюильри, занимался с тобой любовью… — он криво усмехнулся. — Вижу, как ты и Барри терроризируете «ковровую вошь» Жозефины.

Вздрогнув, Лорелея бросила взгляд на окно. Все небо было окрашено багрянцем заката.

— Ты говоришь, что Жозефина может использовать свое влияние на Бонапарта против Мьюрона. Что мешает ей это сделать прямо сейчас?

Дэниел довольно ухмыльнулся:

— Мьюрон уже на свободе. Он в Швейцарии.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросила Лорелея.

— Я помогал освобождать его. — Ты отвез его в Швейцарию?

— Нет. Меня поймали во время его побега.

— Ты был в тюрьме? — Лорелея представила себе, как вооруженные охранники, словно стая псов, набросились на Дэниела. Но она не могла представить Дэниела, сидящего за решеткой, лишенного свободы, которую он всегда так высоко ценил.

— Я сидел в тюрьме, — сказал он, — обвиненный в измене, шпионаже… и убийстве.

Она закусила губу.

— Ты снова убил.

— В этот раз нет. Но Бонапарт считает, что это сделал я.

— Но, тем не менее, ты здесь. Ты тоже, должно быть, сбежал.

Он покачал головой:

— Нет. Бонапарт выпустил меня, чтобы я последовал за тобой.

Наконец ей все стало ясно. — Ты отрицал, что являешься человеком чести. Но, тем не менее, ты отдашь не только свою свободу, но и жизнь за свободу Мьюрона.

— Я с радостью отдал бы свою жизнь ради твоей безопасности, Лорелея, — тихо сказал он.

Слова взбодрили ее, как дуновение свежего горного ветерка, заставив почувствовать себя светлой, чистой, желанной. Лорелея поняла, что перед ней находится новый Дэниел, не тот наемник, который пришел в приют, задумав убийство. Она схватила его руку и крепко сжала. По телу разлилось тепло, но этого было недостаточно.

— Обними меня, Дэниел, — попросила она.

Он с беспокойством посмотрел на жену.

— Я не хочу причинить тебе боль.

— Я не сломаюсь. Просто обними меня.

— Ты должна была ненавидеть меня, — с мукой в голосе произнес Дэниел.

— Я пыталась, — она слабо улыбнулась. — Мне это не удалось.

Он провел пальцами по ее запястью, а потом нежно обнял женщину за плечи.

— Нет. Обними меня по-настоящему, — взмолилась она, — как будто ты меня никогда больше не отпустишь.

Дэниел присел на краешек кровати и зарылся лицом в ее волосы. Он всем сердцем желал, чтобы это мгновение длилось вечно, и он мог наслаждаться ее любовью до самой смерти.

Но ему придется покинуть Лорелею. Он дал Бонапарту слово, что вернется в Париж, чтобы предстать перед судом. Он ни капли не сомневался в вынесенном ему приговоре. Смерть. «Какой неподходящий момент, — уныло подумал Дэниел, — обнаружить в себе честь и достоинство. Какой неподходящий момент для того, чтобы умереть, едва вновь обретя любимую женщину». Но Лорелея своим прощением преподнесла ему бесценный подарок. По крайней мере, он уйдет со спокойной душой.

Раздался стук в дверь. Он нехотя освободился от ее сладостных объятий и пошел открывать. На пороге стоял Маурико с подносом, еды на котором хватило бы, чтобы накормить небольшую армию. Отец Клайвз принес дароносицу. За его спиной стояли каноники и послушники, с радостными улыбками глядя на сидящую в постели Лорелею, живую и вполне здоровую.

Лорелея пригласила пришедших войти, благодаря их за бескорыстную любовь, которую питали к ней эти простые люди с ее самого раннего детства.

— Пожалуйста, садитесь, все садитесь, — сказала Лорелея, приглашая каждого. Она не обращала никакого внимания на свои растрепанные волосы и измятую рубашку, которая была расстегнута на шее. Лорелея сделала глубокий вздох и произнесла:

— Отец Джулиан умер в Париже. Отец Эмиль отравил его.

Послышался хор удивленных голосов. Все присутствующие в комнате перекрестились.

— Но почему? Что толкнуло нашего брата на такой поступок? — спросил отец Дроз.

— Он не был вашим братом, он — самозванец, — сказала Лорелея. — Дайте мне дароносицу, отец Клайвз.

Каноник подал ей большой оловянный сосуд. Вправленные туда бриллианты засверкали в лучах заходящего солнца, отбрасывая на деревянный пол разноцветные блики.

Лорелея несколько мгновений держала помятый сосуд в руках, как бы взвешивая его, потом медленно вернула его назад, потерев пальцем клеймо, выбитое на дне. В ее глазах было столько боли и отчаяния, что Дэниел испугался. Он подошел к ней и положил руку на ее застывшее плечо. Отец Дроз приподнял фонарь, и в ярком свете все увидели буквы, выдавленные на дне: «ЛФБ». Людовик Филипп де Бурбон. Ее отец.

— Камни, украшающие дароносицу, — дрожащим голосом произнесла Лорелея, — все настоящие. Они были посланы на хранение королем Франции Людовиком XVI отцу Джулиану.

Зашуршали рясы и задвигались стулья. Монахи подошли ближе. Она печально смотрела на них.

— Сокровища были оставлены для меня, хотя я ничего не знала о них, пока отец Джулиан перед смертью не признался мне. Как вы уже догадались, я — внебрачная дочь короля Людовика XVI.

Монахи зашумели. Дэниелу хотелось обнять ее и прижать к себе, но Лорелея подняла руку, призывая к тишине, и он понял, что она хочет продолжить свой рассказ.

Лорелея рассказала, ничего не утаив, о своем рождении в Ивердоне. О том, что отец Джулиан и отец Ансельм столько лет хранили ее тайну. Она рассказала о гибели отца Гастона, о предательстве отца Эмиля и его покушении на ее жизнь. О всех событиях, происшедших с нею в Италии и в Париже. И ни разу Лорелея не упомянула, что Дэниел был центральной фигурой во всех заговорах. Он благодарил эту женщину за ее любовь и великодушие, за то, что не помнила зла, причиненного ей.

Закончив свой рассказ, Лорелея указала на дароносицу отцу Дрозу.

— Наследство принадлежит мне, но я воспользуюсь только тем, что мне необходимо для продолжения моего обучения. Остальное принадлежит приюту.

Отец Дроз с брезгливой гримасой держал в руках тяжелый сосуд, оскверненный столькими убийствами.

— Идут посетители! — крикнул Тимон, врываясь в комнату.

Дэниел затаил дыхание, а потом выпалил:

— Кто?

Тимон усмехнулся: