Книга Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

Когда в воздухе много машин, руководителю полётов (РП) приходится работать с чёткостью жонглёра. Перед глазами — экран радара с россыпью отметок; в ушах — хор докладов и запросов. К тому же на рабочую волну то и дело прорывался чей-то джаз, и во всём этом орище надо было сразу же выделить доклад о погасшей лампочке, оценить технические последствия сигнала, произвести прикидочные расчёты, чтобы представить, как будет проходить посадка…

В эфире финал операции выглядел так.

РП: Четыреста двадцать третий, спокойно. Будем садиться… Удаление?

423-й (позывной Глушко): Удаление три километра.

РП: Проверь скорость… Поддерживай ножкой!

423-й: Поддерживаю.

РП: Четыреста двадцать третий, проверь скорость!

РП: Скорость, четыреста двадцать третий!!!

РП: Придержи вертикальную. Вертикальную!..

Глушко не отвечал. Он уже нёсся над палубой.

РП: Тормози! Тормози!.. Выключай двигатели!

Самолёт ударился передней стойкой шасси о палубу, стойка выдержала, немало погасив при ударе скорость. Второй подскок также приостановил машину. Вовремя наложенные тормоза — и реактивный самолёт, при посадке пробегающий по земле многие сотни метров, вместил свой бег в считанные десятки шагов. В этом-то и состояла уникальность посадки — не на авианосец, на противолодочный крейсер, полётная палуба которого — отнюдь не посадочная полоса, а площадка для подъёма вертолётов и машин вертикального старта. Никто ещё в мире так не садился. И, безусловно, в историю авиации посадка эта войдёт с именем лётчика, как и петля Нестерова, как штопор Арцеулова…

Потом удивлялись: «если бы он коснулся палубы чуть позже…», «если бы лётчик соседней машины не успел поднять консоли…», «если бы руководитель полётов не сумел понять, что за лампочка…». Но удивляться тут нечему: все эти случайности, из которых сложился успех невероятной посадки, пронизаны одной закономерностью — мастерством экипажа.

Нет такого знака зодиака, который предрекал бы рождение лётчика. В самой обыкновенной рабочей семье родился мальчик — меньшой из четырёх братьев, который вдруг страстно потянулся в небо. Для этого «вдруг» были свои причины. Старший брат Василия Глушко — Владимир — во время службы в армии первым из рода потомственных металлистов шагнул в небо. Шагнул в прямом смысле — с борта десантного самолёта — и раскрыл над головой парашютный купол.

Муж тётки, сестры отца, лётчик Погрибной бомбил во время войны Берлин. Погиб в воздухе.

Отец Василия, Пётр Тимофеевич Глушко, листопрокатчик «Запорожстали», служил на Тихоокеанском флоте, а до войны учился ремеслу у матроса с броненосца «Потёмкин» Пазюка, вернувшегося из эмиграции в родное Запорожье. Ветры морские и ветры небесные кружили над хатой, что на Типографской улице.

В аэроклуб Вася Глушко пришёл восьмиклассником. Сказали — подрасти, принимаем с восемнадцати лет. Его приняли семнадцати. Настоял. Добился. Работал помощником кузнеца — ковал заготовки для токарных резцов. Известно, работа с железом металлизирует и характер. Характер нужен был крепкий, чтобы твёрдо следовать избранному принципу: «Первым делом, первым делом самолёты…»

Ни одна запорожская дивчина не могла похвастаться тем, что завладела тогда сердцем широкоплечего кудрявого парня. Все свободные вечера, все выходные уходили у него на занятия в аэроклубе. Свою суженую нашёл лишь тогда, когда «встал на крыло», в одном приаэродромном городке…

Первый полёт Глушко совершил не через год после начала учёбы, как все курсанты, а через месяц. Случилось это так. Однажды увидел, как на краю поля сел «кукурузник». Подбежал. Никогда в жизни ещё не видел так близко настоящий самолёт.

— Дядя, а это у вас элерон? — неуверенно потрогал закрылок.

— Элерон, — усмехнулся пожилой лётчик. — А ты откуда знаешь?

— Я в аэроклубе учусь.

— Ну, тогда залезай.

Сел в кресло правого пилота. Дядя Саша — так звали лётчика — командует:

— Подбери ноги! Руки на грудь. Подальше от управления!

Взлетели. Первый полёт в жизни. До сих пор Василий сладко жмурит глаза: «Чую — лечу!»

Вдруг:

— Ну-ка, давай! Ноги на педали! Бери штурвал! Горизонт по капоту.

Знал бы тогда дядя Саша, кого он «вывез в небо»… Глушко считает его самым первым своим учителем.

Окончив полный курс обучения в системе ДОСААФ, младший лейтенант запаса Василий Глушко написал рапорт военкому: «Прошу призвать меня на службу в Военно-Воздушные Силы СССР. Готов служить в любой точке Родины». Потянули сверхзвуковые скорости, большие высоты, новые земли…

В казахстанские степи уезжал с молодой женой Людмилой, студенткой техникума. Люда защищала диплом, а Василий сдавал экзамены за курс военного авиационного училища — экстерном.

Полковник Харитенко. Вот второй наставник, которого Глушко вспоминает чаще всего. Именно Харитенко сделал из него не просто лётчика — воздушного бойца, именно Харитенко дал ему рекомендацию в партию. Принимали Василия по-фронтовому — на аэродроме, после сложных полётов.

В 1975 году Глушко вырезал из «Красной Звезды» фотоснимок необычного корабля — на его палубе стояли самолёты. Противолодочный крейсер «Киев». Самолёты, едва видные в газетном растре, Василий рассматривал с лупой, пытался определить тип машин, но не мог припомнить ничего похожего.

Людмила нечаянно нашла снимок в бумагах мужа. Поняла всё сразу.

— Учти, Вася, я выходила замуж за лётчика, а не за моряка.

Запоздалое предупреждение. Глушко бомбардировал письмами штаб морской авиации: «Прошу перевести меня на крейсер „Киев“. Готов выполнить любое задание Родины!»

Когда в их степном гарнизоне появился подполковник в чёрной флотской форме, у Глушко тревожно запрыгало сердце. На собеседование его пригласили в числе первых.

— А как семья? — спросил подполковник. — На край света поедет? Мы в море не на неделю выходим. И даже не на месяц. Жена ждать будет?

Глушко замялся с ответом, припомнив давний разговор с женой, и флотский авиатор поставил против его фамилии непонятную «галочку».

Вечером состоялся большой семейный совет. Людмила, умница, не стала перечить: «Служи там, где считаешь нужным. А если придётся разлучаться, мы со Стасиком тебя будем ждать». Стасику шёл третий год.

Василий расцеловал жену и с четырёх утра стал поджидать моряка у выхода из гостиницы.

— Товарищ подполковник, зачёркивайте «галочку». Жена согласна на все сто!

Собрали чемоданы и уехали «далеко, далеко, где кочуют туманы». Мечталось о голубой иглоносой машине, стартующей, подобно ракете, с места, а осваивать пришлось вертолёт. Надо было прежде всего привыкать к новым режимам полёта: зависанию, вертикальному подъёму…

Фуражку с голубым околышем сменил на чёрную «мичманку», армейские правила — на морские заповеди, главные из которых звучали так: «В океане запасных аэродромов нет», «В море — дома, на берегу — в гостях»…