Книга Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Старик расхохотался, и мне сделалось не по себе. Я предпочёл бы вести беседу с одним только Прохором, но выбора у меня не было.

– Камень убил бы тебя, а после разрушения дамбы вернул проклятие тем, кто в нём нуждается.

– Когда же ты решил оставить меня жить?

Мне нелегко дался этот вопрос, ибо я сомневался в том, что он ещё хочет того же. История выглядела бы законченной, если бы он в конце её исполнил первейшее своё намерение.

– Когда в доме князя обнаружил целый заговор охотников до болотных тайн, то изменил план: вы с князем стали нужнее живыми. Как приманки, владеющие тайнами скрижали. Находясь под подозрением всех этих сумасшедших и опасных людей, ты отправлялся поскорее в своё путешествие, я с тобой, а они – за нами.

– И за Анной! – невольно вознегодовал я.

– Ты ещё не понял? – вскричал он. – Впрочем, ты всегда был тугодумен. Что ты пытаешься разгадать? Каждый шаг? Бларамберг, хоть и старик, оказался догадливей. И твой приятель Муравьёв. Все события последних лет – это стеганограмма. А вовсе не шифрованное послание. А стеганография учит, как составить тайное сообщение, не вызывающее подозрения в своей совершенной невинности. И я горд тем, что создал свою часть истории, которая кажется совершенно подлинной, ибо она по большей части таковой и является. – Он простёр руки к небу, но после медленно опустил их, словно клал краеугольный камень в невидимую кладку. – Лишь наложив на неё решётку Кардано, ты можешь прочитать зашифрованные знаки.

Я с трудом проглотил слюну. Во рту совсем пересохло.

– Читать знаки нужно сквозь главные находки…

– Не пытайся казаться умнее себя, строя вопрос в форме утверждения, – отрезал он. – Ты может и сдал все экзамены этим тайным и явным олухам, но меня тебе не провести. Впрочем, тут секрета нет, я ведь позвал тебя не для того, чтобы скрывать от тебя твоё поражение. Отверстия в решётке совпадают с поворотами событий, а находки – лишь их последствия. Ну как бы ещё ты разыскал Карно в Фустате, если бы я не прислонил твою башку к забору его дома!

– События развивались сами, но ты использовал их, дабы придать нужное направление… Но я не чувствовал себя марионеткой!

– Я же кучер, а не кукловод! – зло осклабился он. – Я правил тобой, как погоняют осла, держа морковку перед носом, но не как лошадь – вожжами, иначе ты быстро догадался бы обо всем. Не огорчайся. В этой истории мало таких, кто не погнался за манком по своей воле или чужому приказанию. Лица куда более сановитые и самолюбивые заглатывали живца и только облизывались. Откуда бы твой приятель Муравьёв узнал о французе, если бы не моё письмо Голицыну с важным заданием отыскать дурацкую рукопись о розенкрейцерах, куда за десять лет до того я сунул три фальшивые листа?

– Но это случилось задолго до нашей встречи! – запротестовал я.

– Глупец! Ты – не главный персонаж. Это простительно, ведь каждому свойственно почитать себя за божка. Много вас плясало до тебя, станцуют и после. Ты – один из сонмища персонажей, волей случая и моей волей оказавшийся ненадолго в центре событий – потому только, что жил подле меня. Сознайся, ты видел ту же историю – навыворот.

Я был почти побеждён. Он добивал меня. Это не составляло ему труда. Ибо я плохо понимал все связи. Он ошеломил меня чересчур глубоким прозрением. Но оно требовало времени на раздумья. Он же не давал мне и минуты. Словно гвозди вгонял в гроб. А я ничего не имел в защиту. Но где-то располагались и мои редуты. Необходимо только отыскать кроки. Ведь для чего-то он вызвал меня. Зачем-то крушил мою волю. Что-то ему от меня требовалось. И это – нечто важное для него. Потому что у него в руках уже все журавли… Кроме какой-то синицы… Какого-то крылатого создания, что я упустил из виду. Нечто – запредельно важное. Скорее, скорее в укрытие. Выиграть время, переждать его артиллерийский обстрел. Чтобы в последний раз ринуться в штыки. Второй атаки не случится. Нет резервов.

– Оба крыла тайного ордена видели в тебе или в нём, – я кивнул на Ведуна, – одного из своих иерофантов. Возможно, тебе эта роль досталась по наследству. А никакого брата-близнеца, конечно, не существует. Тогда, в Константинополе, я видел тебя в обществе Беранже, но запомнил лишь знак власти на его пальце… Вам так легко удавалось вертеть всеми только потому, что вы почти не лгали. О, нет, не ложь главное ваше оружие. Ничего нет надёжнее, как скрыть правду среди множества истин. Вас двоих, может, и достаточно, чтобы намекать князю Гагарину на то, какие книги и манускрипты следует разыскивать по всему свету. Но всюду вам не успеть.

– Наш немногочисленный клан достаточно обширен, – уклончиво ответил Прохор. – Мы поддерживаем друг друга. Игра эта опасна. Ты и вообразить не можешь, чего мне стоило иной раз не проговориться.

Почему же он… не проговаривается, а – говорит во весь голос – сейчас? Отчего не боится разоблачения? Могу представить бешенство сильных мира сего, узнай они, как водят их за нос. Предпочли бы не поверить, дабы не потерять лица. Или Прохор идёт ва-банк, рассчитывая, что я проговорюсь тоже? А что будет – после того, как это случится? Он убьёт меня, или, обретя желаемое – себя, как сделал Карно? Но как узнать мне, чего не должен я выболтать? Что знаю я такого, чего не знает он, все пять лет находившийся бок о бок? Придумавший все ходы?

– Это ваш клан изобрёл тайное братство, или вы лишь управляли его ветвями?

– Ты не понимаешь, о чём толкуешь! – бросил он с нескрываемым негодованием, и лицо его побледнело от гнева. – Это один из самых грозных орденов, которые существовали в Европе. Ему тысяча лет, им немыслимо управлять, нам удавалось лишь на время отвлекать его от мест, которые обязаны оставаться неприступными.

Прекрасно. Не всё в их власти. Но сейчас мне нет дела до их вековой игры. Прохор изменил план, столкнувшись с шайкой Голуа, что на деле, выходит, спасла мне жизнь. Жаль, я не дослушал Этьена в нашу последнюю встречу.

Он молчал, тяжело дыша. От того ли, что не видел во мне поклонника, способного оценить его точно сделанную работу шедевром шпионского искусства? Но я не мог оправиться от ошеломляющих признаний.

Мне требовалось несколько минут, и я спросил, где колодец, но вместо ответа Ведун швырнул мне оловянную флягу. Вода – против ожидания найти там его предательский чай – оказалась вкусной и свежей, и я надолго прильнул к горлышку. Эту передышку предстояло мне использовать с толком.

«Ты ловко пользовался подмётными письмами, натравливая одних на других, и сообщая сведения, которые никто, кроме тебя, знать не мог. Голуа по твоему навету отправился в одесскую тюрьму, я подтвердил это своё предположение лишь недавно, когда в архиве полицейского управления обнаружился ложный донос, писанный твоей рукой от лица Прозоровского.

«Я желал иметь фору для приватного общения с Россетти в Константинополе. Представился ему членом ордена в высоком градусе. Он долго выражал недоумение, но я сломил его недоверие, обрушив на его голову факты, о которых мог знать только глубоко посвящённый. Он допустил грубый промах. Членам общества строго запрещено общаться о деле с кем бы то ни было, за исключением тех, кому они представлены».