Книга Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– Иногда. А вдруг прав – он? – она озорно вскочила на валун, повернулась и широко открыла глаза в притворном ужасе. Я схватил её за руку, когда она, чуть качнувшись, потеряла равновесие, и подхватил её, всю устремившуюся навстречу.

Мы мгновение стояли, обнявшись, она не торопилась отстраниться, играя со мной или действительно стремясь подвигнуть меня к большей решительности, и я не мог ожидать лучшего момента, чтобы излить ей свои чувства. Сейчас, когда она в моих объятиях, я и решу нашу судьбу.

Тяжёлый воющий свист разверз тишину умиротворённого вечера. Даже будучи совершенно статским человеком, я не мог обмануться: то раздирало воздух пушечное ядро. Мы увидали брызги осколков крепостной стены ещё до того, как до нас донёсся треск разрыва. В мгновение всё смешалось. Сполохи выстрелов недолго отмечали корабли эскадры, быстро исчезнувшие за дымовой завесой, а звуки их заглушились взрывами в городе и ответным огнём из цитадели.

Так началась бомбардировка Акки.

Противные стороны почти сразу перестали различать каждый другого, но палили наугад с большим остервенением. Крики разбегающихся жителей огласили окрестности. Одно из ядер ударило неподалёку от нас, и к ногам моим подкатился один из булыжников, бывший только что стеной дома. Анна совсем прижалась ко мне, и это чудесное мгновенье готов бы я был продлить вечно, но край вечности оказался слишком близко от нас и грозил поглотить. Я схватил её за руку и повлёк прочь. Чтобы не пострадать от шального выстрела, следовало убежать как можно дальше как от города, так и от береговой линии, потому что ослеплённые своей же пороховой завесой канониры сбивались с прицела всё больше и больше по мере медленного маневрирования кораблей. Лучшим укрытием мне сейчас казалась еловая роща.

– Что это, Алексей? Почему палят пушки? – кричала Анна.

Я коротко кричал что-то в ответ. Лишь через четверть часа, устроившись безопаснее в глубине леса, отдышавшись, я мог объяснить неспешно, чтобы пространностью рассуждений успокоить её и себя:

– Видите ли, империи Запада имеют слишком много интересов на Востоке. Турция слаба, любая из великих держав, возможно, справилась бы с ней в одиночку, но и остальные не желают опоздать к разделу пирога. Когда четверо с разных сторон прикладывают силу оружия к одной точке, равнодействующая этих сил, как сказал бы математик, может оставлять предмет на его месте. Проще говоря, стоит только одной державе предпринять нечто, выводящее Оттоманскую империю из болезненного равновесия дряхлого старика, прочие тут же бегут подать ему руку опоры, чтобы только не допустить конкурентов до огромной поживы. И выгоды от её сохранения, как сказал наш император, превышают невыгоды.

Рассказывая это, я лихорадочно пытался сообразить, кто же на сей раз явился толкнуть агонизирующего старика в могилу? Великие державы, кажется, пришли к великому соглашению относительно Греции.

Разгорячённые бегством, поначалу мы не ощутили вечерней свежести, но уже вскоре холод ползучей змеёй начал пробираться меж деревьев, и Анна чуть вздрогнула. Я набросил ей на плечи свой сюртук, она неожиданно повернулась, и наши лица сблизились, как не бывало ещё никогда.

К ночи всё затихло. Подвергнутый одновременной атаке с моря и суши, город ощетинился крепостными орудиями в готовности сопротивляться. Какие-то люди с факелами бежали занимать оборону на известные им укрепления окраин, ожидая продолжения атак с восходом солнца. Мы едва успевали вжиматься в стены домов, мимо нас с грубым шумом навстречу двигались люди, верблюды, повозки. Стоны раненых и плач по убитым терзали меня пониманием, какому испытанию подвергается сейчас душа моей княжны. Чтобы не оказаться растоптанными встречными потоками людей и животных, мне приходилось выбирать попутные маршруты: более длинные, но они скорее и безопаснее привели нас к дому.

За нами лязгнул засов, и княгиня Наталья бросилась навстречу нам, погрузив дочь в объятия. Объяснения, поцелуи и благодарности сменились строгим наказом никуда не отлучаться из дома, пока нам не удастся безопасно покинуть Акку.

– Что за варварство – подвергать бомбардировке город!

Она была недовольна мной и сильно рассержена, но мы понимали, что моей вины нет в том, что началась война. Посему всё своё негодование, предназначавшееся мне, досталось египетскому начальнику.

Я пожал плечами, демонстрируя обыкновенность произошедших событий, что, при всей неупорядоченности Османской империи, конечно, было не так. Ослеплённый присутствием княжны и поглощённый своими ухаживаниями, я упустил из виду признаки надвигавшейся беды, коих, конечно, было в последние дни предостаточно, и мне ли не понимать их значения. Сознаться же в этом мне оказалось нелегко даже себе, не то что путешественникам, которых я считал своими гостями.

За чаем, который она велела подать, я под её взглядом, в котором укоризна медленно уступала место интересу, рассказывал:

– Сударыня, в тысяча семьсот семьдесят втором году русский флот бомбардировал, и на короткое время десант захватил Бейрут. С одной стороны, освободил его от власти султана, с другой – получил выкуп, превышавший годовую выплату дани правителю Порты. Разбой, чуть прикрытый вуалью военной практики. Кстати, сановники султана оказались немало удивлены, откуда взялись русские военные корабли в Архипелаге при запечатанных для Черноморского флота проливах. Им невдомёк было, что Балтийская эскадра обогнула Европу, и только французские советники с трудом растолковали им космографию мира.

– Дела давно минувших дней, времён Очаковских и покоренья Крыма.

– Но дело восточное, завещанное Екатериной Великой, не закрыто, хотя мечты о восстановлении Византии оставлены.

– Что же станет делать Россия, видя такое беззаконие?

– Смею предположить, всеми силами попытается восстановить статус-кво. То есть мир. Ведь если до Наварина англичанам, имевшим преимущество в этих краях, было невыгодно любое изменение позиции держав, то после, уже нашей империи, первенствующей среди всех, захочется продлить это упоительное состояние как можно дольше.

– Вы, сдаётся мне, как всегда, иронизируете, Алексей Петрович?

– Отчасти, любезная Наталья Александровна. Что же мне остаётся, если я не государственный муж, а лицо частное? Бряцанье оружием смешно и непристойно для цивилизаций нашего просвещённого и гуманного времени, особенно не приличествует оно среди народов, отставших от прогрессивных наций в деле перестроений из линии в каре. Мне, как человеку мирного склада, претит всякая мысль о войне, как двигателе достижений какого-либо племени. Я не утверждаю этого a priori. В меру сил своих имею честь представлять державу нашу здесь единичным своим десантом на научном поприще.

– Ваше тщеславие похвально, но настораживает. Я давно заметила, что солировать – ваше призвание. Трудно представить вас – в линии.

Кое-что новое, доселе тревожное и невозможное, появилось сегодня в наших с Анной отношениях. Впервые за два года я засыпал совершенно спокойным. Твёрдо зная, что ничего дурного не может случиться.