Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

– Я знаю.

– Ну да, ты знаешь. – Она силилась найти знакомые буквы. У нее это не получалось, и она недовольно морщила окруженный кудряшками лобик.

– Пойдешь со мной?

– Нет, конечно, вот еще! – фыркнула девочка. Она закрыла сначала один глаз, глядя на бумагу, потом второй. Поджала губки и нахмурилась. Потом шлепнула пухлой ручкой по листу: – Все, я поняла! Это неправильные буквы. Или ты их неправильно пишешь.

– Это неправильные буквы, и я их неправильно пишу, – улыбнулся эльф. И спросил: – Почему «нет, конечно»?

– Потому что мне нельзя выходить из дома. – Девочка удивленно пожала плечами, поражаясь его непонятливости.

– Потому что ты маленькая?

– Ну да. Только не потому, что маленькая, а потому что слабая. – Она произнесла это медленно, потом посмотрела Годэлиску прямо в глаза. – Там небезопасно.

– А если вместе со взрослым кем-нибудь? И сильным?

– С таким, как ты? – На ее лицо набежала секундная тень.

Эльф внимательно следил за выражением ее лица.

– Да. С кем-нибудь, кто может защитить.

– Нет, защитить никто не может, – пробормотала девочка, отрицательно качая головой. – Никто не может защитить. Нельзя выходить из дома.

– Ты уже это говорила.

– А ты уже спрашивал. – Девочка снова стала рассматривать буквы. На лбу вновь собрались морщинки. – Не может быть, чтобы такое красивое было неправильным.

«Может быть неправильным все что угодно, – думал эльф, глядя на девочку. – И что думаешь, и что видишь».

– А может, все-таки пойдешь со мной?

– Иди-иди, – махнула рукой девочка. – Сам гуляй. И пусть тебя одного ругают.

Годэлиск сидел под деревом на перевернутом ящике. В такие ящики собирают на потловских равнинах во время урожая фрукты. Длинные прямоугольники сколачивают из неплотно пригнанных друг к другу досок, с бортиком высотой в две пяди.

«Увядание природы перед грядущим зимним сном. Какая безысходная тоска во всем этом! – Эльф посмотрел вверх. – Неба как будто бы нет. Оно бесконечно – когда смотришь в него не отрываясь, вырастают крылья, и ты летишь небу навстречу, окунаешься в него с головой.

Океан – небо.

А сейчас это всего лишь ограниченное вылинявшими облаками пространство. Оно само падает на тебя, грозя раздавить».

– Вы опять не слушаетесь меня? – Вернувшаяся из деревни Оденсе появилась из-за угла избы. В руках у нее была плетеная корзина, прикрытая вышитым полотенцем.

– С утра было солнце, – уклончиво ответил эльф.

– С утра? – Оденсе всплеснула руками, а потом подбоченилась: – Вы с утра здесь сидите?! Уже полдень давно минул. Наверняка не завтракали и не обедали. Так ели что-нибудь?

Годэлиск покачал головой.

– Слушайте, нельзя же так, в самом деле! Вы еще не настолько здоровы, чтобы так наплевательски относиться к себе.

Дверь, которую она открыла, хрипло скрипнула. Дверь уже давно пережила свой век и не хотела ни открываться, ни закрываться. Разбухшая и покосившаяся, она сопротивлялась любому, кто пытался нарушить состояние ее предсмертного сна. Каждый ее скрип говорил: «Ах, оставьте меня наконец в покое!»

Оставшись один, Годэ снова окинул взглядом все, что окружало его.

«С вершины Харадской горы, с самого края ледника, окруженного бирюзой неба, можно увидеть такое, отчего нахлынет умиротворение от понимания величия Всевышнего и гармонии мира. И сама собой придет мысль о несовершенстве всего построенного людьми.

Мышиная суетливая возня, на которую им не жалко растрачивать такую недолгую жизнь. Там, в горах, понимаешь, какая несусветная глупость их война. Именно глупость. Пустышка.

Как можно согласиться оплачивать чью-то войну собственной жизнью? Как можно заставить себя поверить в то, что это твоя война? Что это того стоит? Любая война предполагает массовые убийства, голод и лишения – ну неужели нет ничего более интересного, чем можно заполнить свою жизнь?

Но нет, люди не думают об этом. Может, потому что редко кто из них попадает в такие вдохновляющие места, как Харад.

А может, правы те эльфы, кто с брезгливостью относится к людской расе, кто считает, что тяга ко всему мерзкому заложена в самой человеческой натуре?

Эльф вспомнил Ольма и Саммара и отрицательно качнул головой, не соглашаясь с собственными мыслями.

«Но если так, почему не все они одинаковы?

Вот насколько было бы проще, будь все наоборот. Если бы все они испытывали только ненависть, людей давно бы не существовало. Уже давно они сгорели бы в огне большой войны. Уступили бы место какому-нибудь другому виду. Который бы с большей любовью относился к своим отдельным представителям.

В Хараде другие люди. И те, кто приезжает, меняются. Становятся совсем другими. Им просто приходится меняться. К лучшему.

Такое ощущение, что там вообще способны выживать только лучшие. И только лучшее, что есть в человеке, остается в нем без изменений.

Но это там – в месте, где бесконечность простора дарит крылья свободы.

А здесь? Это место тоже дает мыслям свободно течь, но туман…

Туман – он сбивает с толку. Он как стены, странные зыбкие стены, которые дают пройти, но отнимают зрение. Мысли начинают петлять и в конце концов сворачивают к началу, и все крутится снова и снова вокруг одного и того же. Но самое главное – ты не видишь, куда идешь. Путешествие, лишенное цели, бессмысленно. Что бы ты ни делал – все бессмысленно. Раз так, тогда к чему войны? Если ни в чем нет смысла, в войне его подавно не отыщешь… Выходит, и здесь к этой мысли можно прийти. Пусть даже и другим путем. Тогда почему они все еще не осознали сей факт? Все эти люди, мнящие себя культурными и прогрессивными? Те, кто войны объявляют? А те, чьими руками ведется война, кто целится в незнакомцев по ту сторону фронта, кого поднимают идти врукопашную на такого же ополоумевшего противника, – о чем думают они?

Может, эльфы ошибаются и не видят, что у людей просто не хватает времени во всем разобраться?

Нет времени подумать?

А может, я слишком долго живу среди них и теперь, как и они, пытаюсь найти причину, чтобы оправдаться в чем угодно и оправдать всех на свете?»

Дверь снова натужно скрипнула. Оденсе придержала ее сначала плечом, потом ногой – руки у женщины были заняты. Она несла большие глиняные чашки, в каждой торчала ручка столовой ложки. Сверху чашки были накрыты ломтями разрезанной булки, и берегиня старалась идти так, чтобы они не соскользнули в чашку.

– Раз уж такое дело… – сказала Оденсе, подойдя к Годэлиску. Она выразительно посмотрела на него и с нажимом добавила, чтобы он понял, что именно она имела в виду: – Раз уж вы настаиваете, будем есть на свежем воздухе.