Книга Пробужденный - Коллин Хоук

По телу стремительно растекалось жидкое золото. Я почувствовала себя редким цветком, который раскрывается лишь раз в жизни, чтобы сразу же сгореть от божественной ласки солнца. Стоило Амону коснуться губами моих щек, как на них расцвел румянец. Затем он скользнул пальцами по позвоночнику, остановившись на талии, – и спину окатило теплой нежной волной.

Амон.

Я не была уверена, произнесла или только подумала его имя, потому что использовать рот для чего-то, кроме поцелуев, сейчас казалось кощунственным. Вены горели и плавились изнутри; весь мир дрожал в знойном мареве, возложенный на костер наконец нашедших выход чувств. Искрящего между нами электричества хватило бы на дюжину городов. Будь моя воля, я бы навеки растворилась в этом жаре и сиянии. Амон затягивал меня, словно зыбучий песок – горячий, текучий, неостановимый.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, оба задыхались. Мои губы припухли и пылали, ноги подкашивались. Кожа светилась собственным светом, и я вдруг подумала, что сейчас служу точным отражением Амона при нашей первой встрече. Он поймал пальцами одну из моих осветленных прядей и улыбнулся, когда она окрасилась в еще более густое золото.

– Прекрасна, – выдохнул он. – Ты божественно, немыслимо прекрасна. Самые горькие страдания покажутся мне слаще меда, как только я вспомню вкус твоих губ.

– Тебе обязательно уходить? – снова беспомощно спросила я, спрятав лицо у него на груди.

Он обвил меня руками и нежно поцеловал в макушку.

– Я хочу тебе кое-что подарить, – вдруг сказал он, так и не ответив на мой вопрос.

С этими словами он отступил на шаг и сделал повелительный жест рукой. На смуглой ладони тут же выросла горка песка. Амон накрыл ее другой рукой и прошептал короткое заклинание. Между пальцами хлынул свет, и парень, улыбнувшись, сделал мне знак подойти поближе.

На ладони лежал драгоценный скарабей. Панцирь его был инкрустирован изумрудами того же сочного оттенка, который принимали глаза Амона на солнце, а голову и крылья окаймляли маленькие золотые пластинки с россыпями крохотных алмазов.

Амон вложил его мне в руку.

– Какой тяжелый, – растерянно сказала я.

– Это Амсет. Мое сердце.

– В каком смысле – сердце?

– Что ты знаешь о мумификации?

– Гм, немного. Тело обертывают лентами и кладут в саркофаг, а внутренние органы вырезают и сохраняют в погребальных сосудах.

– Обычно так и есть. Но из тела вырезаются не все органы. Сердце остается.

– Правда? Почему?

– Сердце – вместилище разума и та сила, что заставляет двигаться язык, – прошептал Амон. – Когда человек отправляется в загробный мир, его сердце взвешивают на весах правосудия. Если оно оказывается достойным, его хозяина приветствуют почестями. Если же оно не может уравновесить перо Маат, человека скармливают демонам.

– Разве оно не пригодится тебе в посмертии?

– За все тысячелетия я ни разу не видел весов правосудия. И вряд ли увижу. По крайней мере, пока не умру по-настоящему. К тому же разве честно будет оставить его у себя? Ведь оно мне больше не принадлежит, – Амон секунду помедлил. – Наверное, я не имею права просить тебя о таком одолжении. Но во мне теплится надежда, что ты иногда будешь смотреть на него и меня вспоминать.

– И ты называешь это одолжением? Конечно, я буду тебя вспоминать! Ты никогда не покинешь моего сердца.

В глазах защипало, но я не дала воли слезам. Мне не хотелось отравлять печалью эти последние мгновения с Амоном. Если нам суждено расстаться навеки, я должна отпустить его с улыбкой – и храбростью, которой на самом деле не ощущала.

Амон улыбнулся.

– Когда наша связь будет разрушена, твои чувства могут измениться. Возможно, ты захочешь меня забыть. Но даже тогда я буду вечно благодарен тебе за время вместе.

– Подожди, – я упрямо вскинула голову. – Наша связь будет разрушена?

– Да. Ее нужно разорвать, прежде чем я покину этот мир.

– Но я не хочу! Ты слишком много для меня значишь.

– Если мы не разорвем связь, твоя жизнь будет лишена даже краткого проблеска счастья. Ты больше не сможешь никого полюбить. Во снах твой разум будет путешествовать со мной тропами смерти. Это сведет тебя с ума, Лилия.

Я скрестила руки на груди.

– Так Анубис говорил об этом? Когда упомянул боль?

– Да. Потому я и не допускал нашего сближения.

– И потому же не хотел меня целовать?

Амон кивнул.

– Поцелуй сразу скрепил бы связь. Чем дольше она существует, тем труднее ее разорвать. Даже теперь, хотя мы были соединены всего неделю, тебя могут преследовать призраки нашей близости – будто души перекликаются через бездну жизни и посмертия. Чем раньше мы с этим покончим, тем будет лучше для тебя.

– На одну крохотную секунду допустим, что я соглашусь. Что я должна для этого сделать?

– Убить меня.

Амон стоял, сжав руки в кулаки и пытливо вглядываясь мне в лицо – будто просил понять и набраться смелости. Я рывком отвернулась и опустилась на землю.

– Смеешься, да? – Из груди вырвался предательский всхлип. – Ты же не всерьез просишь принести тебя в жертву?

– Это единственный способ разорвать связь, – ответил он тихо. – Когда узы между смертным и бессмертным скреплены, единственный способ разрезать их – это…

– В буквальном смысле вырезать тебя из моей жизни.

Амон присел рядом и обнял меня за плечи.

– Ты должна принести смерть тому, кто сотворил заклятие. Я всеми силами пытался уберечь тебя от этого испытания, но иначе не смог бы исцелить твое тело.

Я вскинула голову.

– Анубис сказал, что заклинание – простая формальность. Что он имел в виду?

– Он имел в виду… – Амон помедлил. – Что мое сердце сделало выбор задолго до того, как я с ним смирился.

– Слушай, я не могу. Просто не могу. Я не буду тебя убивать! Если Анубису нужно, чтобы ты отправился к праотцам, пусть сам это и делает. А мы о таком не договаривались!

– Придется, Лилия. Иначе последствия будут для тебя разрушительны.

– Нет, – я покачала головой. – Нет!

Амон вздохнул, баюкая меня в руках. Я больше не сдерживала рыдания, и вскоре его изодранная рубашка порядком промокла от моих слез.

– Тише, Нехабет, – прошептал парень, гладя меня по спине. По позвоночнику снова начало растекаться умиротворяющее тепло. Я хотела в гневе отстраниться – но вместо этого невольно прижалась ближе, жадно впитывая последний свет своего земного солнца. Однако каким бы жаром он ни наполнял мое тело, в душе по-прежнему царил холод – холод смирения с неизбежным.

– Ты же знаешь, что я бы все равно погиб, – прошептал Амон, словно отвечая на мои невысказанные мысли.