Книга Венец всевластия - Нина Соротокина

К слову расскажем здесь о Геннадии, владыке Новгородском. Повторимся… Собор постановил, чтобы митрополит при постановлении епископов не брал взяток ни деньгами, ни подарками, чтоб епископы не брали взяток при постановлении чинов клира, чтоб архиерейским дьякам не брать мзды… И так по всей лестнице. И кто же первый нарушил постановление Собора? Он, великий борец за чистоту рядов священства — Геннадий. Он был низвергнут с занимаемой им кафедры именно за симонию. Вернувшись в Новгород, он потребовал с некого только что назначенного на должность епископа мзду за чин и очень удивился, когда был с шумом отставлен от места. Более того, Геннадию сочувствовало все священство и с полной искренностью утверждало, что Новгородский архимандрит был отставлен местью со стороны светских лиц — еще не окончательно удушенных еретиков.

Пойдем дальше… Собор осудил образ жизни вдовствующих священников, а в вопросах пола Иосиф был особенно строг. Настолько строг, что можно предположить — у него, как у человека страстного, главный искус касался именно женщин. Он запретил женщинам вход в монастырь. Софья была права, когда утверждала, что Иосиф отказал себе даже встретиться с престарелой матерью как существом противоположного пола.

Собор ввел новый общежитский устав, по которому архимандрит должен был иметь общую с братией трапезу, новых иноков принимали теперь только с согласия всей братии. Иноки не имели права есть отдельно по кельям, а только сообща в трапезной, им запрещалось ходить в деревню по своим делам. Под страхом изгнания инокам запрещалось принимать в кельях мед, вино, пиво, квас медвяной и брагу.

Иосиф самоотверженно боролся за нравственную чистоту монашества. В своем труде «Сказание о Святых Отцах монастырей русских» он рассказывает, как боролись Святые Отцы с нарушителями чистоты иноческого общежития. А как боролись? — палкой! В старинных монастырях царила такая бедность, что и делить-то было нечего. Поэтому о любостяжании здесь речи нет. Но в каждом стаде есть паршивая овца. Некоторые монахи вели себя непотребно, иные были слишком болтливы и все говорили — трещали о бесполезных вещах, были и такие, которые дерзали осуждать церковный устав. Вот по их спинам палка и прохаживалась. Иосиф непрозрачно намекает, что неплохо бы и сейчас использовать старинный опыт.

Как совместить это пламенное благочестие, аскетизм, призывы к умеренности, почти к нищете с абсолютно искренней, истовой уверенностью, что чем богаче будет монастырь, тем лучше. Помимо «Просветителя» — разгромной книги, оправдывающей казнь еретиков, время подарило нам еще один литературный памятник, очень скромный по своему содержанию с одной стороны, но важный для освещения личности Иосифа Волоцкого — с другой. Речь идет о «Послании Иосифа Волоцкого княгине Голениной». Это письмо написано после казни еретиков и показывает нам старца как человека делового, цельного и крайне практичного. Письмо подтверждает его лозунг, что «стяжания церковные — суть Божьи стяжания».

Княгиня-вдова Мария Голенина дала в Иосифо-Волоколамский монастырь приношения на сорокоуст в память по своему мужу и детям. С точки зрения княгини монастырь, несмотря на ее приношения, не отслужил панихиды должным образом. Она и возроптала. В письме к старцу она стала жаловаться, что с иных прихожан «в четыре раза меньше берут, чтоб записать в синодик».

Без гнева и отечески мудро Иосиф Волоцкий ей отвечает. Слово «проценты с дохода» тогда не было в ходу, но сам закон уже действовал полной мерой. Иосиф объяснил, что с нищих монастырь вовсе не берет, но горе богатому. Если богатый, хоть и чернец, по средствам монастырю не дает, то его в том монастыре вообще поминать не будут. С каждого богатого будет взято по средствам.

«А что ты писала: “Дать двадцать пять рублей за семь лет — это грабеж, а не милостыня”. Это не грабеж, это мы с тобой заключили добровольное соглашение по воле твоей и по нашей, — пишет Иосиф. — А грабежом это никто не называл, ибо ведомо всем, и тебе ведомо: даром священник ни одной обедни, ни службы не служит. Священники и клирошане и вся братия для жизни должны ежечасно иметь попечение».

Далее Иосиф пишет в пояснение вдове, что годовое поминание осуществляется на основе договора, подкрепленного большой дачей — деньгами или землей. Князь Борис Волоцкий и супруга его Ульяна дали для поминовения села Успенское, да Спасское, да Покровское. «А владыка Новгородский Геннадий дал монастырю сельцо Мечевское, да две деревни, да сельцо Чемесово на Рузе, да колокол за сто рублей… А князь Семен Иванович Бельский прислал двести рублей и велел узнать, где монастырю можно купить земли, и велел вписать в поминание отца, мать, да себя третьим. Да и все, кто писались в годовое поминание, навеки записаны в синодике — как их поминать и какая за них плата».

А ты, вдова, что же хочешь, если на покойной родне экономишь? Прямо так, в упор, Иосиф не обвиняет обиженную прихожанку в жадности, но скрупулезно и подробно объясняет, в чем ее вина. Княгиня написала, что дала на поминовение своего мужа и своих детей более семидесяти рублей. Иосиф уточняет, что денег не было, а было пожаловано платье и кони, за которых братия выручила только половину этих денег. «Какое же здесь навечное поминание? А если кого вписывают в поминание, то каждый год договариваются, — или каждый год давать по уговору деньги, или хлеб, или село по ком-нибудь дадут, тогда навек и вписывают в годовое поминание».

Из этого послания видно, что монастырь был при Иосифе хорошо отлаженным, высокодоходным хозяйством. Вполне понятно, что много денег нужно на святые иконы и сосуды, на книги и ризы, на свечи и просфиры. Но ясно также, что деньги — это власть.

Иосиф Волоцкий жаждал власти не для себя, у него ее и так было много, но для церкви. Нестяжатели ратовали за бедность, за аскезу (существовать только от своих «трудных подвигов»), они были против смертной казни еретиков: «Бог не хочет смерти грешника, но его раскаяния». Но при этом нестяжатели ставили церковь выше государства и ратовали за ее самостоятельность. А иосифляне согласны были быть у государства в подручных, они согласны были видеть в великом князе наместника Бога на земле, но при этом не хотели клянчить у царя каждую копейку, но располагать могучими средствами, чтобы в нужную минуту оказать тому же государству посильную помощь. Спор этот, правда, уже в скрытой форме, ведется и по сей день. А кто в нем больше прав, кто меньше, судить не мне, грешному.