Книга Банда профессора Перри Хименса - А. Вороной

Второй изюминкой джанка были расставленные на открытом пространстве модели почти всех машин, начиная от первых, выпущенных еще Генри Фордом, получившие название «жестяная Лиззи», простых и недорогих автомобилей начала девятисотых годов прошлого века и кончая современным дорогим автомобилем «Фэлкон», оборудованным двумя гравитрами, создающими искусственное поле тяготения, надувными сидениями‑кроватью «Все для любви», передними и задними локаторами, персональным компьютером, берущим в нужный момент управление машиной на себя, особенно когда пассажиры очень заняты неотложными делами и из‑за своего расположения совершенно не видят дороги.

Патлатый загнал фургон далеко на свалку, сунув охраннику пачку долларов, в самый центр старого металлолома, и тут же полез в кузов и начал подсоединять какие‑то провода, начал плести свою паутину, чтобы, как говорил он, скаля пожелтевшие от табака зубы, устроить небольшой фейерверк в честь своих предков, в честь Адама и Евы.

* * *

Пахло здесь так, как и должно было пахнуть на свалке. Пахло техническим маслом, разлитым по земле, смазкой, дохлыми кошками и собаками, по‑видимому, не выдержавшими яростной конкуренции в борьбе за место под теплым солнцем с многомиллионной армией крыс, отожравшихся на кожаных чехлах и сидениях. Какой‑то ученый сказал — будущее принадлежит крысам! Чем их только не травили, чем их только не жгли, а они все размножались и размножались, и они все грызли и грызли сидения, ремешки, превращая салоны автомобилей в усыпанные трухой свои дворцы, в которых они выводили потомство, еще более закаленное к разным невзгодам, с более приспособленным организмом, с здоровыми и крепкими зубами, с небольшой продолговатой головой и без всяких там ненужных извилин в том сером веществе, что господь бог зачем‑то напихал им в голову. Феномен жизнестойкости крыс вызывал у исследователей зависть, и некоторые спецы по переработке отходов занялись этими животными всерьез, намереваясь заставить их потрудиться на благо цивилизации.

Дик Ричардсон собирался взглянуть на выставку автомобилей, подошел к фургону, чтобы предупредить патлатого экстремиста, тот сказал, что все уже готово и спрыгнул на землю, когда раздался вой полицейских машин. Боевик метнулся к кабине, выбрался с автоматом, прокричал Дику, чтобы тот уходил, и начал стрелять по приближавшимся полицейским джипам.

Дик побежал, на ходу вытащил карманный биогенератор ГСД, сделанный в виде револьвера с длинным толстым дулом. Он попытался сориентироваться, прикидывая, как по свалке выбраться к Гудзону, надеясь по берегу уйти в город или отсидеться где‑нибудь дотемна. Сзади донеслась стрельба, автоматные очереди патлатого перехлестывались частыми пистолетными выстрелами. Вдруг мощный взрыв потряс воздух, вверх полетели колеса фургона, обломки генератора ГМП, схожие с падавшими с неба оплавленными метеоритами. Послышался вой вновь прибывших полицейских машин, ругань, стрельба.

Он споткнулся о какой‑то пустой бак, упал на него, загрохотал рукояткой биогенератора, снова побежал, лавируя между кучами ржавого металла, перевернутых машин. Выбежав из‑за автомобиля, он увидел бежавших ему наперерез полицейских, типов в штатском, людишек в черных мундирах. Кто‑то выстрелил в него, что‑то кольнуло в правое плечо. Он заметил, что его обходят и слева, два агента пробирались за наваленными горой протекторами. Он пригнулся, бросился вправо, перескакивая по кабинам автомобилей, стуча ботинками.

Снова кто‑то выстрелил в него. Резкая боль в левой ноге свалила Дика на землю. Он приподнялся и, прихрамывая и прячась за груды железа, пошел между штабелей спрессованных кузовов грузовиков. Он уже шел медленно, выбрался на открытое пространство и тут чуть не столкнулся нос к носу с теми, с четырьмя. В одном из них Дик узнал симпатичного и скромного Чезаро Кассини, чуть левее и ближе стоял плешивый итальянец, тот самый мафиози, что мелькал на снимках из дела по разбирательству о темных махинациях с наркотиками Фелуччи, третьим был воспитанный и щепетильный педант Тэйт, бывший сотрудник фирмы «Хименс и Электроника», нейрофизиолог, специалист по человеческой психике, и за ним, еще дальше, чернела фигура эсэсовца, того самого Кагена, что взялся наводить порядок на военно‑воздушной базе «Ральф», перед въездом на которую стояла надпись: «Собственность правительства США. Секретно. Посторонним вход категорически запрещен».

Чезаро держал перед собой шмайссер и то ли испугался, что интеллигент Дик Ричардсон первым нажмет на курок своего старинного усовершенствованного револьвера, то ли от неожиданности встречи, полоснул из автомата, не целясь. В грудь Ричардсону что‑то ударило, кольнуло так, как бывает, разъяренные осы налетят на тебя вдруг и незаметно жалят. Дик поднял свой биоизлучатель, нажал на кнопку. И тут как‑то мудрено взмахнул рукой тот, что стоял намного дальше, эсэсовец, и к ногам Дика, описав от Кагена по воздуху дугу, что‑то упало, какой‑то допотопный пест с деревянной ручкой.

А потом этот пест взорвался, и Дика ранило в живот, и из него вывалились кишки. Длинные кишки, очень длинные, он и не знал, что они у него такие длинные. Зацепившись за что‑то, они все вылезали и вылезали из живота, боль была адская, и его уже не интересовало, за что они зацепились, за деталь какого автомобиля. Была сильная боль, и он не знал, как от нее избавиться. Он все же отцепил кишки, длинные свои кишки, и пытался их затолкать назад. Руки у него стали все в крови, красные и липкие. Кишки были белые и липкие. И к ним приставал мусор, ржавые металлические крошки, и он еще пытался их с кишок убирать. И было опять сильно больно. И он закричал: «Больно!.. Больно!.. Хи‑менс! Больно!.. Хи‑менс! Спасите меня!..» Он сделал еще несколько шагов к Чезаро. Тот, бросив шмайссер, попятился, споткнулся, упал, на четвереньках пополз от надвигавшегося на него человека с болтавшимися у развороченного живота белыми кишками.

И остальных тоже охватил страх, то ли сказалось действие биогенератора ГСД, то ли общая неприглядная картина, то ли сознание содеянного ими преступления.

Дик прошел еще метра два, натыкаясь на обломки машин, свалился на металлический хлам, корчась от боли, подтягивая под себя ноги, хрипя и издавая какой‑то звериный, нечеловеческий крик.

Последнее, что увидел Дик Ричардсон, приподняв голову, в прорези искореженного металла, где‑то впереди себя, открывшийся кусок чистого голубого неба, на нем возвышающуюся статую Свободы с лицом своей матери, — нет, не той, сумасшедшей, а еще ранее, когда она вернулась из заключения и привезла ему те розовые гладкие камушки и смотрела долго на него — надпись у нее на груди на мраморной доске:

«Пусть придут ко мне

Твои усталые, нищие,

Твои мятущиеся толпы,

Жаждущие дышать свободою.

Отчаявшиеся отбросы

Твоих переполненных берегов.

Пусть придут бездомные,

Разметанные бурей.

Я поднимаю факел

У золотых ворот».

— и себя, у матери на руках. Мать гладила его лицо теплой шершавой ладонью, легкий ветер Атлантического океана ласкал его волосы, а далеко на горизонте расстилался просторами полей, зеленью лесов и лугов, синел прожилками рек и озер, штат его детства, Иллинойс.