Книга Ученица чародея - Галина Манукян

– А вот и наша красавица, – восторженно встретила мое появление графиня. – Мадемуазель де Клермон-Тоннэр.

Заметив у окна невысокую фигуру в черном, я сжала пальцы до хруста в костяшках. Сердце ухнуло и почти остановилось, ибо я увидела красноватую кожу лица, колкие черные глаза и бурые усы, торчащие щеткой. Графиня торжественно проговорила:

– Позволь представить тебе, Абели, нашего гостя – Жан-Мишель де Годфруа, барон Савойский. Господин барон был очарован вчера твоей красотой и только что имел честь просить твоей руки.

Глава 35

Я расхохоталась. Едко. Зло. Громко.

Графиня воззрилась на меня с изумлением, но не успела и рта раскрыть, как чернокнижник направился ко мне, попутно щелкнув пальцами перед носом мадам. Она застыла, как соляной столб, а я так опешила, что едва не подавилась собственным смехом. Что за черт? Магия?! Но ведь он должен был ее лишиться!

– Не ожидала, Абели Мадлен? – вкрадчиво спросил лекарь и, затворив двери, подошел почти вплотную.

Я отступила. За то недолгое время, что я его не видела, мсьё Годфруа иссох и невероятно похудел. Седой парик подчеркивал дряблость кожи и делал сорокалетнего лекаря похожим на старика. Красные кисти рук с внезапно костлявыми, удлинившимися пальцами напоминали страшные клешни, выступающие из черных бархатных манжет. Из темных глаз струилась беспощадная уверенность.

– Как вы посмели явиться сюда? Вы, мерзавец и негодяй?! – с отвращением воскликнула я.

– А ты святая невинность? – усмехнулся он и показал мне свои руки: – Посмотри, что ты сделала со мной, ведьма. Нравится? Теперь эти руки будут ласкать тебя, дорогая.

– Я скорее съем собственный башмак, чем выйду за вас, сударь! – процедила я. – И я не жалею о том, что сделала. Вы заслужили это тысячу раз.

– Тогда прикажи подать башмак под соусом бешамель, чтоб не подавиться, – парировал лекарь. – Графиня уже дала согласие на брак. Ей не терпится под благой личиной избавиться от тебя, дорогая. Всем не терпится от тебя избавиться, поверь мне.

– Вы – последний на этой Земле, кому я стану верить! – вскинулась я, боясь, что он говорит правду.

Ответом была лишь издевательская усмешка. Нет, я не позволю ему насмехаться надо мной. Пусть я слаба теперь, но и слабость можно обратить в силу.

– Что же, захотелось еще моей крови? Не налакались? – выпалила я. – Вас ждет разочарование – даром исцелять я больше не обладаю. Вспорите брюхо кобыле, от ее крови будет ровно столько же пользы, сколько и от моей. Зато намешаете целебных микстур для всего двора савойского короля. Наверняка хватит. Как и рога единорога из яичной скорлупы.

– Я всегда знал, что ты глупа, – поморщился лекарь. – Глупа и взбалмошна. Впрочем, как любая женщина. Скажи, кто воспользовался твоей глупостью? Бабка-колдунья или самозванец алхимик?

Я вспыхнула: откуда ему столько известно?

– Не ваше дело!

– Грубиянка. Ладно, мне все это только на руку. Глупость вкупе с магической силой – слишком опасная смесь. Теперь с тобой управляться будет гораздо проще. Я научу тебя покорности.

– Зачем я вам?!

– Видишь ли, дорогая, графиня дает за тебя пятьдесят тысяч экю и дом в Провансе. А я уже давно хотел оставить медицинскую практику. К тому же, коль скоро твоими силами я состарился, твоими же планирую и помолодеть. Говорят, молодая жена продлевает жизнь мужу в летах.

– Если не подсыплет яду…

– А вот на это, Абели Мадлен, ты не способна, – осклабился лекарь. – Хотя, если хочешь, можешь присоединиться к этому щенку в Консьержери. Камер на всех хватит.

Я похолодела, внезапно осознав, что арест Этьена не обошелся без участия проклятого чернокнижника. И в следующую секунду я кинулась на него, мечтая выцарапать глаза:

– Подлец! Как вы могли?! Это же ваш сын! Ваша плоть и кровь!

Мсьё Годфруа мгновенно поймал мои руки и, нависнув надо мной, прочеканил:

– Этот щенок не сын мне больше. Он – предатель и вор. Отцеотступник. Тот, кто предал один раз, уже достоин кары. Этьен сделал это трижды. Сначала ради своей тупой матери украл мои деньги! Мои! Те, что я годами берег, добывал пóтом и кровью. Ради большой цели!

Я дернулась, чтобы высвободиться, но избавиться от смрадного дыхания в лицо и пальцев, вцепившихся крючьями в мои запястья, не вышло. Я отвела взгляд:

– Возможно, это был не Этьен…

– О, ты учишься лгать? Не трать попусту таланты! Этот щенок сам проговорился еще в Перуже, когда скандал устроил: «Ах, куда же ты дел несчастную Абели?» И ради тебя, упрямой девчонки, пошел против отца! – Лекарь сорвался на крик, брызжа слюной. – Потом Шамбери! Я бы не выглядел ослом перед всем савойским двором, если б щенок не помог тебе бежать. А в горах? Этьен не просто не встал на мою сторону, он готов был проткнуть меня шпагой. Мой первенец! Из-за юбки! И это сын?! Сын, говоришь?!

Я вжала голову в плечи и прошептала:

– Вы сами предали его веру в честь и благородство.

– Честь? Благородство? – прошипел чернокнижник. – Еще о святости вспомни. Все это чушь, придуманная одними людьми, чтобы дергать за ниточки других. В мире важна только целесообразность. Причина – следствие – результат. И ничего более.

– Для вас это чушь. Но душа, данная нам Богом, живет честью и благородством, а еще любовью и чистотой.

– Любовь. Чистота! Черт побери, какой бред! Люди корыстные, злые твари. Это по молодости я, дурак, верил, что надо нести любовь, ми-ло-сер-дие… Тьфу! Знаешь, чем меня вознаградили за то, что я исцелил в Бургундии целую деревню? Они меня же в болезнях и обвинили – мол, наслал порчу. А потом натравили инквизиторов, устроили охоту, как на поганого пса! И хоть бы одна душонка помогла… Не-ет. «Ату его! – кричали они. – Хватай колдуна! На костер!» Предатели. Все как один.

– Я не знала… – пробормотала я.

– Не знала она… – губы лекаря превратились в искривленную горечью тонкую линию. – А знала, каково сыну крестьянина стать врачом? Через что я прошел? Сколько раз меня тыкали мордой в грязь? Для всех этих благородных господ, даже для таких полукровок-ублюдков, как ты, сын крестьянина – недочеловек, скотина пахотная. Всем наплевать, что ты умен, что у тебя есть талант или дар! Но я вырвался из нищеты и грязи, – чернокнижник стиснул зубы. Его глаза опасно сверкнули, и он продолжил: – И даже когда стал буквально творить чудеса – продлевать жизнь всем этим дворянам, очищать их наполненные мерзостью тела от болезней, они несли мне деньги, совали кошельки, а потом смеялись в спину: «Ты был, есть и останешься безродной скотиной!»

Я замерла – подобная исповедь была слишком неожиданной. Где-то в глубине души мелькнуло сочувствие, но лишь на секунду. А затем я вспомнила, что это он и никто другой продал меня ради своих целей. Перед глазами мелькнуло страшное кресло в шипах в Шамбери, темное подземелье замка Майа, висящий в кандалах Этьен, ожоги на его спине, застланные илистым мраком глаза демона… Простить это?!