Книга Что может быть лучше? - Михаил Армалинский

Катя оказалась прекрасной хозяйкой и кулинаркой, у неё был истинный талант на приготовление деликатесов из любых подручных продуктов. Сколько есть людей, обложенных библиотекой кулинарных книг, они покупают дорогое мясо, овощи, специи, режут и смешивают их в прописанных пропорциях, варят, парят точно по часам, а когда это блюдо, пусть выглядящее красиво, выставляется на стол, то, попробовав кусочек, больше есть его не хочется, несмотря на голод. А на Катю, орудующую у Дэвидовой роскошной плиты на огромной кухне, было приятно смотреть. Она ловко и уверенно брала то одно, то другое, крошила, резала, толкла, руководствуясь одним чутьём, мешала, откидывала на дуршлаг, и у Дэвида появлялись слёзы умиления от свершившегося гастрономического чуда.

Но самым большим сюрпризом для Дэвида стал художественный талант Кати. Однажды она подошла к заснувшему после ланча Дэвиду и разбудила его требовательным поцелуем. Дэвид раскрыл глаза и, как всегда при подобных пробуждениях, восхитился красоте его мира, который населяла Катя. Эта молодая женщина была настолько восхитительна, что Дэвид приказал Кате перестать пользоваться всякой косметикой, до тех пор пока он не станет выводить её из дома.

На этот раз Катя держала в руке лист бумаги.

– Посмотри, Дед, – шепнула она ему в ухо и просунула туда язык.

Сладкая дрожь пронеслась от уха к ногам Дэвида, он поцеловал Катю в щёку, приподнялся на локте и увидел свой портрет, сделанный карандашом. Помимо поразительного сходства, в работе сияло мастерство рисовальщика.

– Замечательно! – воскликнул Дэвид. – Где ты училась рисовать?

– Я всегда рисовала. Ещё в школе я делала портреты всех учеников и учителей. Купи мне красок, – попросила Катя.

Дэвид нашёл в Интернете каталоги художественных магазинов, и Катя выбрала краски, кисти, бумагу и всё, что ей было нужно. Когда пришёл большой ящик заказанного художественного добра, Катя обрадовалась так же ярко, как и когда она узнала, что беременна, – она опустилась на колени перед Дэвидом и торжественно взяла его хуй в рот.

Катя писала на больших листах бумаги, предпочитая их холсту. Ничего, кроме портретов Дэвида и автопортретов, она не производила. Причём это были не повторения одного и того же, каждый портрет был совершенно иной по облику и стилю, Катя двигалась от реализма к экспрессионизму, а затем к абстрактной форме, в которой сходство с оригиналом оставалось в общем духе и какой-нибудь точно выхваченной детали. Затем она снова возвращалась к тщательному и точному выписыванию каждой морщинки на лице. За три месяца безвыходного пребывания в доме Дэвида Катя сделала сорок портретов.

Дэвид рассказывал Кате о своём российском прошлом, думая, что оно будет ей ближе, чем его бытие в ещё малознакомой Кате американской жизни. Старики любят говорить о былом, потому что хотят сохранить свою жизнь в памяти других людей. Это форма старческого размножения. Но Дэвид размножался по-юному. Радуясь Катиной доброте, сообразительности, таланту и конечно же красоте, Дэвид представлял себе их ребёнка, который должен соединить в себе всё лучшее родителей. «Только бы дожить до её первой менструации», – мечтал Дэвид о грядущей дочке. Он хотел только девочку, которая будет отца любить, а не враждовать с ним, как это происходит у подрастающих мальчиков.

Дэвид всем своим существом чувствовал растущую кровную близость, которая, явившись с первым оргазмом в Кате, продлилась в общего ребёнка.

Наблюдение за Катей, становящейся матерью, за её животом, лицом, мыслями стало самым большим жизненным делом для Дэвида. Раньше беременность его возлюбленных представала обузой, вызванной необходимостью уговаривать их сделать аборт. Ни от кого он не хотел детей, а когда захотел от жены, то она не смогла дать ему этой радости. И вот теперь привалило великое счастье. Дэвид с трепетом гладил всё ещё плоский животик Кати, на котором золотилась дорожка густого пушка. Он поднимался от лобка, впитавшего умопомрачительный запах пизды, к пупку, так напоминающему раскрытый анус. Катин лобок уже зарос густыми волосами, и влажные волосы под мышками перекликались с лобковыми. Дэвид утыкался носом ей в подмышку и наслаждался запахом пота – он запретил ей пользоваться дезодорантами до тех пор, пока их тайное пребывание в доме не закончится.

Когда Дэвид просыпался среди ночи, чтобы пойти помочиться, то, вернувшись облегчённым, он любовался спящей Катей, её добрым и красивым лицом с маленьким прямым носиком, высокими скулами и большим ртом с полными губами. Иногда Катя легко похрапывала, и это отзывалось Дэвиду не храпом, а урчанием уютной кошечки. Впрочем, такое восприятие у Дэвида могло возникать из-за того, что его слух постепенно ухудшался.

Дэвид приподнимал простыню и с восхищением смотрел на божественное тело своей любовницы, которая часто попукивала во время сна, чем вызывала в Дэвиде ещё больше умиления. «И такая женщина принадлежит мне не только телом, но и душой!» – торжествовал Дэвид, представляя многочисленных богатых и знаменитых стариков, покупающих красавиц, каждая из которых, раздвигая ноги, только и мечтала, чтобы старик поскорее кончил, дал бы очередную пачку денег и она понесётся их тратить. Нет, Катя, благодаря великому изобретению Дэвида, искренне обожала его и вожделела его, а такое счастье редко выпадает на долю старика. Страсть к Дэвиду у Кати если не росла, то явно не уменьшалась, и ему часто приходилось сдерживать её похоть или перенаправлять её в мастурбацию. К счастью, и этому Катя подчинялась беспрекословно и с воодушевлением.

Обыкновенно Дэвид не хотел проводить время с женщиной с утра до вечера. Разве что с вечера до утра. Но с Катей он находился в одном доме почти не выходя за его порог, три месяца и был счастлив как никогда в жизни. «Может ли старость оказаться прекрасней, чем молодость и зрелость?» – задавал себе вопрос Дэвид. Ныне он отвечал утвердительно, без всяких сомнений.

«Счастье ты моё небритое», – гладила щетинистое лицо проснувшегося Дэвида его беременная радость.

Однако, несмотря на свой восторг от Кати, через два месяца Дэвид поймал себя на мысли, что он бы с жадным удовольствием совокупился с миниатюрной брюнеткой. Как и прежде, его потянуло на женщину, противоположную той, с которой он находился долгое время. Дэвид давно осознал, что сопротивляться своим желаниям – это и есть истинный грех, а потому стал думать, как ему исполнить своё желание, чтобы не нанести вреда Кате и ребёночку, который в ней зрел. Дэвид поначалу решил привести женщину не домой, а в отель. Но он не хотел надолго отлучаться из дома, где у него была Катя, которой он мог бы просто приказать спать, пока он наслаждается с брюнеткой. К тому же у Дэвида дома находились приборы, которые он использовал для получения анализа на отсутствие венерических заболеваний. И прежде всего, Дэвид не должен был появляться излишнее время вне дома, чтобы его не заметили знакомые и каким-то образом это не дошло бы до Джой. Дэвид даже в магазины не ездил, а всё заказывал по Интернету и телефону с доставкой на дом.

Угрызения совести появились у Дэвида накануне вечером, когда он из Катиного кала делал новую порцию Тотала – Дэвид использовал любимую женщину, мать своего будущего ребёнка, чтобы овладеть другой женщиной. Но он угомонил свою совесть, реагирующую по инерции воспитания, и не позволил ей главенствовать над желаниями. Да, он, Дэвид, использовал любимую женщину, мать своего будущего ребёнка для того, чтобы дух и тело их властелина не унижались неисполненным желанием новизны, желанием, которое молодит его душу.