Книга Эвервилль - Клайв Баркер

Ох, как же она улыбнулась этому счастливчику, этому ублюдку; и приподняла край платья, позволив ему любоваться своими прекрасными ножками. Потом она снова двинулась наверх и через несколько ступенек едва не столкнулась с другой женщиной, столь же прекрасной. Вторая женщина спускалась.

— Ларри!..

— На что он смотрит?

— Я нашел ваши очки.

— Что?..

— Ваши очки, Ларри.

Кто-то его толкнул, и Ларри пошел на голос, стараясь не потерять из виду женщину.

— На что вы смотрите?

— А вы не видите их?

— Кого?

— Женщин.

— Да возьмите же свои чертовы очки, Ларри!

Он нацепил очки, Мир приобрел привычные очертания. Но женщины исчезли.

— Господи, только не это…

Ларри быстро снял очки, но видение успело растаять в голубом летнем небе.

Среди всей неразберихи — Дороти Баллард бежала, Будденбаум пытался ее догнать, музыканты падали строем, как оловянные солдатики, — Тесла упрямо пробиралась к центру перекрестка. Понадобилось ей на это секунд пять, но и за эти мгновения она успела почувствовать бесконечное множество ощущений — от восторга до отчаяния. Саму ее при этом поворачивали то так, то этак, то грубо, то ласково, как будто что-то (или кто-то) рассматривало ее и изучало, испытывая на прочность. Та женщина которая сбежала, явно не выдержала проверки. Она заходилась слезами, как потерявшийся ребенок. А Будденбаум оказался покрепче. Он стоял в двух шагах от Теслы и смотрел себе под ноги.

— Какого хрена здесь происходит? — крикнула она. Он не ответил. Ни единого слова.

— Вы слышите меня?

— Ни. Шагу. Дальше, — произнес он.

Несмотря на столпотворение на улице и на то, что говорил он почти шепотом, Тесла услышала его так же отчетливо, будто он сказал это ей прямо в ухо.

У Теслы промелькнула страшная мысль, и она тут же вы сказала ее вслух.

— Киссун? — спросила она.

На это он откликнулся:

— Киссун? — Он скривил губы. — Да он просто кусок дерьма. Откуда ты его знаешь?

Сразу же возник другой вопрос: если он не Киссун, но знает Киссуна, тогда кто же он?

— Так, просто имя, — ответила ему Тесла. — Доводилось слышать.

Лицо у него было что надо: желваки под кожей вздувались все сильнее, словно вот-вот лопнут.

— Просто имя? — повторил он, протянув к ней руку. — Киссун — не просто имя!

Тесла попятилась, но какая-то часть ее, вопреки здравому смыслу, вдруг обрадовалась противоборству. Она осталась на месте, даже когда он схватил ее за горло.

— Кто ты?

Ей стало страшно.

— Тесла Бомбек, — проговорила она.

— Ты — Тесла Бомбек? — переспросил он, не скрывая изумления.

— Да, — прохрипела она, — Может… отпустишь…

Но он лишь наклонился к ее лицу.

— Господи, — воскликнул он, и на губах у него заиграла кривая ухмылка — Та самая наглая сучка — Не понимаю, о чем ты.

— Ах, не понимаешь? Как же, как же. Ты пришла, чтобы отнять у меня все, ради чего я…

— Я не собираюсь ничего отнимать, — прохрипела Тесла — Врешь! — рявкнул Будденбаум и сильнее сдавил ей горло.

Защищаясь, она ткнула ему пальцем в глаз, но он не осла бил хватки.

— Искусство мое! — заорал он. — Ты не получишь его! Неполучишь!

Ей не хватало воздуха, чтобы спорить и доказывать свою невиновность. Все вокруг пульсировало в ритме ее сердца. Она пнула Будденбаума по ноге в надежде, что он упадет, но он, судя по выражению лица, ничего не чувствовал. Только повторял:

— Мое… Мое… — И голос его, и лицо, и толпа и улица с каждым ударом сердца становились все тоньше, бледнее, готовые исчезнуть.

— А мы знаем эту женщину? — спросил вдруг кто-то рядом с Теслой.

— По-моему, знаем, — отозвался другой.

Она не могла повернуться и взглянуть, кто там, но это было и не нужно. Она узнала по голосу. Это говорил глава местных привидений, с которым она познакомилась у Тузейкера, и он был не один.

Лицо Будденбаума уже подернулось легкой дымкой, но не успело окончательно исчезнуть, и вдруг Тесла увидела, как он посмотрел куда-то мимо нее и у него изумленно округлились глаза. Он что-то сказал; что именно, она не расслышала. Потом грянул гром, и справа над глазом у него появилась красная отметина. Тесла попыталась извернуться и понять происходящее, но тут пальцы Будденбаума разжались. Ноги у Теслы подкосились, и она опустилась на асфальт. Она села на корточки, хватая ртом воздух, а мозг тут же благодарно откликнулся, оценив ситуацию. Будденбаума застрелили. Это не отметина у него на лице, а след от выстрела.

Она не успела порадоваться. Едва рука ее коснулась асфальта, как ей стало не до него.

Всего один выстрел, и толпа пришла в движение. Смех и шутки мгновенно сменились испуганными воплями. Люди бросились врассыпную, и на перекрестке остались лишь тот, кто стрелял, и Тесла.

Д'Амур сунул пистолет в карман и пошел на середину перекрестка Человек, в которого он стрелял, стоял и не падал, хотя из раны на лбу текла кровь, и это само по себе предполагало применение магии. Несмотря на солнце и многолюдье, чье-то заклятие подействовало и продолжало работать. Чем ближе Гарри подходил, тем сильнее ныли его татуировки.

Кроме того, он обнаружил и другие знаки. Асфальт как будто стал ярче и приобрел текучесть, словно тянулся в центр перекрестка. Такая же яркость появилась в воздухе, где за мелькали какие-то тени, на мгновение заслоняя солнце. Дело было не в заклинании, и Гарри прекрасно это понимал.

Изменилась сама реальность, и она продолжала меняться: предметы делались зыбкими и теряли очертания, перетекая друг в друга.

Если так, то Д'Амур не сомневался, кто руководит этим: тот самый человек, которого он застрелил; тот, кто теперь повернулся к нему спиной, глядя на разбегающуюся толпу.

Гарри взглянул на Теслу. Она не шевелилась.

— Не умирай, — прошептал он и на секунду закрыл глаза, не в силах видеть сияние.

Аватары явились, Оуэн не сомневался. Он оглушал на себе их взгляды, и это было ни с чем. не сравнимое чувство. Как будто на тебя смотрит Бог, ужасный и прекрасный.

Будденбаум также понимал, что это чувствует не только он. Ни один человек из рассеявшейся толпы не обладал его знаниями, но все они — даже самые тупые и безмозглые — должны были ощутить, что происходит нечто исключительное. Пуля, ранившая Оуэна, задела и их: добавила им в кровь адреналина, заставила ожить и увидеть знаки, на которые они не обратили бы внимания. Это читалось по их лицам, искаженным от страха, полным благоговейного трепета, по их широко раскрытым глазам и дрожащим губам. Будденбаум представлял себе нынешнее событие иначе, но до людей ему не было дела. Пусть таращатся, думал он. Пусть читают молитвы. Пусть трясутся от страха. Сегодня они еще и не такое увидят.