Книга Вкус пепла - Камилла Лэкберг

Зайдя в ризницу, Харальд понял: его надежды на то, что ревнитель старинного благочестия спокойно сидит у себя дома, не сбылись. В церкви раздавался голос Арне: видно, какие-нибудь несчастные туристы нарвались на самого сурового из всех церковных сторожей Швеции. В первый миг у Харальда явилось искушение потихоньку смыться, словно его тут и не было, но потом он со вздохом понял, что следует поступить по-христиански и прийти на выручку перепуганным пришельцам.

Однако туристов нигде не было видно, зато Арне, взобравшись на церковную кафедру, громовым голосом читал проповедь над пустыми скамейками. Харальд смотрел на него в изумлении, гадая, что это вдруг на старика нашло.

Арне размахивал руками и витийствовал так, словно произносил саму Нагорную проповедь, и остановился только на миг, когда увидел в дверях священника. А затем продолжил как ни в чем не бывало. Тут Харальд заметил внизу под кафедрой целую россыпь белых листов, но не успел задаться вопросом, как получил ответ: на глазах у него Арне яростно вырвал несколько страниц из псалтыря, который держал в руке, и выбросил — они плавно опустились на пол.

— Что это ты тут делаешь? — возмущенно спросил Харальд и решительным шагом направился к Арне по центральному проходу.

— То, что давно должен был сделать, — воинственно ответил взбунтовавшийся сторож. — Искореняю новомодное безобразие. Безбожные писания, вот это что! — прошипел он, продолжая терзать псалтырь. — Я не понимаю, почему все старое надо вдруг менять. Раньше все было гораздо лучше. А нынче всю мораль перевернули, люди поют и пляшут хоть в четверг, хоть в воскресенье! Не говоря уже о том, что совокупляются где ни попадя, не признавая святости брачных уз.

Волосы у него стояли дыбом, и Харальд подумал — уж не спятил ли бедняга Арне окончательно? Чем вызвана эта неожиданная выходка? Вообще-то сторож нудно твердил все то же самое из года в год, но таких эскапад еще ни разу себе не позволял.

— Не пора ли взять себя в руки и успокоиться, Арне? Слезай с кафедры, и давай поговорим!

— Все только разговоры да разговоры, — продолжал вещать тот со своего возвышения. — А вот я говорю, что хватит. Пора наконец что-то делать! Почему бы не начать это здесь! — И все разбрасывал листки, которые сыпались на пол, будто снежные хлопья.

Но тут уж разозлился и Харальд. Что он себе позволяет! Устраивает вандализм в его чудесной церкви! Всякой дурости должен быть какой-то предел!

— Спускайся оттуда, Арне, сейчас же! — крикнул он, и сторож оцепенел, услышав этот приказ.

Никогда еще кроткий священник не повышал на него голоса, и эффект не заставил себя ждать.

— Даю тебе десять секунд на то, чтобы убраться оттуда, иначе я сам тебя стащу, не посмотрю, что ты такой верзила! — продолжал побагровевший от гнева Харальд, и его взгляд не оставлял места для сомнений, что эта угроза не шуточная.

Воинственность Арне выдохлась так же внезапно, как накатила, и он покорно выполнил требование священника.

— Ну вот, — уже гораздо мягче произнес Харальд и, подойдя к Арне, обнял его за плечи. — А теперь мы с тобой пойдем ко мне, выпьем кофейку, угостимся вкусным кексом, который испекла Сигне, и спокойно обо всем потолкуем.

И они двинулись по центральному проходу к дверям: маленький вел большого, обнимая за плечи, будто жених свою невесту.

Выходя из машины, она чувствовала в голове странную легкость. Прошлую ночь ей в основном было не до сна: мысли об ужасных вещах, в которых обвиняли Кая, не давали ей покоя до утра.

Самым ужасным было отсутствие каких-либо сомнений. Услышав от полицейского, в чем заключается обвинение, Моника сразу поняла, что все так и есть. Столько разрозненных мелочей вдруг соединились в единую картину, столько всего, что происходило за время их совместной жизни, получило наконец объяснение.

Ее даже затошнило от отвращения. Она наклонилась, держась за дверцу автомобиля, и ее вырвало на асфальт желчью. Все утро она боролась с приступами тошноты. Когда она явилась на работу, к ней подошла заведующая и сказала, что в связи со сложившимися обстоятельствами разрешает ей сегодня побыть дома. Но мысль о том, чтобы целый день просидеть одной, была Монике противна. Лучше уж выдержать взгляды откровенно пялящихся на нее людей, чем бродить по его дому, сидеть на его диване, готовить еду в его кухне. Мысль о том, что когда-то, хотя и очень, очень давно, он к ней прикасался, вызывала желание содрать с себя кожу.

Но в конце концов у нее не осталось выбора. Битый час Моника из последних сил старалась держаться на ногах, но затем начальница велела ей отправляться домой и не стала слушать никаких возражений. Ощущая холодный комок в животе, Моника вела машину еле-еле, а после поворота на Галербакен и вовсе тащилась со скоростью улитки. Водитель, ехавший за ней, сердито засигналил, но Моника не обратила внимания.

Если бы не Морган, она бы сложила свои пожитки в чемодан и уехала бы к сестре. Но она не могла бросить сына. Кроме своей «хижины», он нигде не приживется, а тут еще у него забрали компьютеры — без них для него весь мир перевернулся. Вчера она застала его беспокойно ходящим из угла в угол по дорожкам между журнальными кипами — он не находил себе места и совсем потерял связь с реальным миром. Уж скорей бы ему вернули всю эту аппаратуру!

Моника достала ключ от входной двери и хотела вставить в замок, как вдруг остановилась. Она была еще не готова войти к себе. Ее внезапно со страшной силой потянуло взглянуть на сына. Сунув ключ обратно в карман, она спустилась с крыльца и пошла по дорожке, ведущей к «хижине» Моргана. Он, конечно, рассердится, что она нарушает его расписание, но сегодня Моника решила махнуть на это рукой. Ей вспоминался младенческий запах сына, который когда-то придавал такие силы, что ради него она готова была свернуть горы. И сейчас, хотя он стал совсем большой, она почувствовала неодолимую потребность уткнуться носом в его затылок, обнять своего мальчика и обрести чувство защищенности, а не готовности защищать, как это было все прошедшие годы.

Она осторожно постучалась и стала ждать. За дверью стояла полная тишина, и это ее встревожило. Постучав снова, немного сильнее, Моника напряженно ловила ухом какой-нибудь шум внутри, звук шагов… Но напрасно.

Подергав дверь, она сразу поняла: заперто. Трясущимися руками она стала шарить над дверью в поисках запасного ключа, пока наконец не нашла его.

Куда подевался Морган? Он никогда не уходил просто так. Если изредка он вдруг надумывал отправиться на прогулку, то всегда звал ее с собой или, по крайней мере, точно сообщал, куда идет. От волнения сердце дрожало где-то в горле, будто пойманный зверек, и она уже более или менее приготовилась к тому, что увидит сына мертвым. Это был ее постоянный кошмар — что однажды он перестанет вести разговоры о смерти и на самом деле покончит с собой. Вдруг утрата компьютеров и чужое вторжение в его жизнь подтолкнули Моргана к прыжку туда, откуда нет возврата?

Но в домике никого не было. Моника начала напряженно озираться, и ее взгляд упал на листок, лежавший на куче журналов возле двери. Едва глянув, она узнала почерк Моргана; сердце замерло, пропустив удар. Но, осознав содержание записки, Моника успокоилась; плечи опустились рывком, и только теперь она поняла, в каком напряжении пребывала.