Книга Семь корон зверя - Алла Дымовская

Справедливости ради надо отметить, что Маша с самого начала своего пребывания в доме подмечала многое, пусть бессознательно и без далеко идущих выводов. Так, например, не очень внятная степень родства в ее новой семье вызывала уже сама по себе массу вопросов. Многочисленные родственники никоим образом не были друг на друга похожи, родом были из разных мест и фамилии имели неодинаковые. Конечно, пустяки, но степень их привязанности к Яну превышала меру даже тесной братской любви. И называли Янека не по имени и не по отчеству, что было бы приемлемым для дальних родственных связей, а обращались коротко и емко: «Хозяин». Это была не единственная странность.

Занятия многих членов семьи лежали вне дома, что было нормально и естественно. В то же время Фома, человек неординарный и изрядно образованный, имел какие-то странные занятия в подвале за глухой железной дверью. Тата позже объяснила, что этот странноватый, но, в общем, благодушный человечек – дипломированный химик и к тому же талантливый, и в бункере под домом у него лаборатория. Но трудился в этой подпольной лаборатории Фома исключительно один и, судя по всему, никаких связей с ученым миром не имел. По крайней мере к нему никто не приходил и сам Фома большого дома не покидал. Так что о непосредственном общении с коллегами-химиками речи не было. Маша же, последний год вращаясь в атмосфере академической, научную работу, практическую или теоретическую, представляла себе несколько иначе. Вряд ли кто-то в наши дни, по ее твердому убеждению, может серьезно заниматься серьезными же исследованиями в одиночку. Наука есть дело коллективное. Фома же представлял собой полную автономию, разве если только не занимался чем-то совершенно противозаконным. Но чем? Изготовлением наркотиков? Маша отвергла эту мысль, как совершенно нелепую. Во-первых, для крупномасштабного производства такого рода усилий одного человека явно недостаточно, а во-вторых, нужно какое-никакое, но сырье. Однако никто из домашних или посторонних Фоме ничего похожего не приносил, а из его лаборатории ничего не выносилось. Фома копался в своем подвале в гордом и полном одиночестве, и результат его трудов для Маши был неведом, если он, то есть результат, вообще был. В конце концов Машенька стала считать этого безобидного, разговорчивого пухлячка законченным горе-неудачником, в пику коллегам колдующим над ретортами рецепт эликсира бессмертия, вечного родственника вечного двигателя, в надежде когда-нибудь удивить мир. А добрый дядя Ян из родственного сочувствия оплачивает его изыскания, благо есть чем.

Не меньшее недоумение вызывала и Ирена. Причем недоумение это было двоякого рода. То, что эта уверенная и полностью самостоятельная дама проживает по большей части где-то в городе, как раз казалось Маше абсолютно в порядке вещей. Но другие члены семьи, похоже, придерживались совсем другого мнения. Хотя зачем Мише, преуспевающему адвокату и к тому же женатому, держаться упорно за дядюшкину юбку или, точнее, брюки, было непонятно. Однако ни его семья, ни Максим с Сашком и в мыслях не имели разъехаться и зажить своим домом. Ладно еще Фома и его жена, которые без поддержки Янека, возможно, просто пропали бы! Или холостой Стас, не говоря уже о Тате, которым удобно проживать в благоустроенном и богатом доме. Но зачем это нужно остальным, было для Машеньки неразрешимой загадкой.

Из редких замечаний Риты, Мишиной жены, с которой у Машеньки возникла приятная и необременительная дружба, выходило, что раньше Ирена также проживала вместе со всеми в большом доме и даже имела собственное крыло на втором этаже. О причинах ее переезда Рита решительно умалчивала, а у Маши недоставало нахальства для напористых расспросов. Кроме Риты, и вовсе никто в доме не желал затрагивать тему Ирены. А Тата, та просто невежливо обрывала робкое Машино любопытство репликами вроде: «Оно тебе надо?» или «Не тронь дерьмо – вонять не будет!» Лера по этому поводу и вовсе молчала и делала вид, что не слышит, так что обсуждать Ирену с ней было бесполезно. Хотя именно Лера недолюбливала энергичную свою родственницу совершенно открыто, возможно, в силу диаметральной противоположности их характеров. Но может, как раз неприязнь и вызванная ею предвзятость мешали Лере высказываться в адрес Ирены. Можно было, конечно, о прошлом существовании Ирены в большом доме и ее отъезде спросить непосредственно у Янека, но Машеньке отчего-то именно этого вопроса своему любимому задавать не хотелось. Нежелание было инстинктивным и безотчетным. В каком-нибудь ином случае Маша могла бы предположить существование между Иреной и хозяином дома прошлой любовной интрижки, ведь были же у ее Янека какие-то привязанности до Машиного появления. Но Ирена тоже была близким его родственником, то ли двоюродной сестрой, то ли сводной. А такого святотатственного и противоестественного союза со стороны Янека Маша не могла и вообразить. Одно было ясно: Ирена своим переездом недовольна и считает Машу отчасти в этом виновной.

Внешне, однако, все выглядело радужно и благопристойно. В каждый очередной свой приезд Ирена, а наведывалась она в большой дом как минимум раз в неделю, иногда оставаясь и на ночь, почти что и не отходила от Машеньки. Расспрашивала о жизни, давала подробные и не очень нужные Машеньке советы по поводу одежды и магазинов, и все это почти что с подобострастной, угодливо-заискивающей улыбкой. Шпилек и колкостей в Машин адрес она не допускала, поэтому отшить ее было бы невежливо. Иногда Ирена демонстративно и подолгу смотрела на Машу с напускным сочувствием, но причину объяснять отказывалась, только нарочито глубоко вздыхала. Если поблизости случался Миша, то он отгонял Ирену прочь от Машеньки, причем бывал при этом груб и лапидарен. Но Ирена никогда на него не обижалась, только разводила руками, словно говорила Маше: «Вот видишь, как со мной обращаются? И за что?» Тогда Маше становилось ее жаль и стыдно за Мишу, хотя Ирена чем дальше, тем больше становилась ей неприятна.

Все случилось за неделю до свадьбы. В дом уже несколько дней как полноправной хозяйкой въехала предвещающая праздник суета, поднятая в основном женской половиной населения. Втянулся в хлопоты и Фома, как советчик и независимый эксперт. Советы он давал на удивление толковые и потому чаще всего дамами отвергаемые. Тата колдовала над меню, доводя до белого каления приглашенных поваров, пытавшихся как-то обуздать ее застольную фантазию и доказывавших, что рагу из крокодила хоть и экзотично, но все же уступает по вкусовым качествам правильно приготовленному молочному поросенку. В конце концов кулинарным чародеям удавалось ее убедить, но тут Тата переходила к следующему блюду, и песня начиналась сначала. Рита тем временем доставала флегматичного старичка садовника и двух подсобных работяг, нанятых ему в помощь для обустройства двора, даже Сашка подключила, заставила выбирать цвета для тентов и рисовать на бумажке расположение гирлянд. Единственно спокойными в эти суматошные дни оставались сами будущие новобрачные. И немудрено. Ведь для них грядущее свадебное торжество имело совсем другой смысл. Хотя и для каждого свой.

Ян, понимая, что в такое время запросто от домочадцев и их забот отмахнуться не сможет, спасался бегством вместе с Мишей, пребывая главным образом в городской конторе. Иначе никак нельзя было отделаться от Леры, которой казалось, что парадный черный костюм все как-то не так на нем сидит, а из дюжины галстуков ни один не подходит по цвету. Как разумную альтернативу, Ян предложил ей выбрать галстук того же цвета, что и костюм, на что Лера, в силу природной своей уравновешенности, резких слов, конечно, не сказала, но вся гамма чувств в этот момент однозначно отобразилась на ее личике. Маша в отличие от Янека возможности потихоньку смыться не имела, поскольку по жаркому июльскому времени уже и экзамены остались в прошлом. А потому каждый день, начиная с раннего утра, ее дергали и тормошили, то заставляя в сотый раз примерять платье, заказанное не где-нибудь, а у самого Юдашкина, то требуя ее немедленного мнения по поводу букета, торта и цвета лимузина.