Книга Ноль часов - Михаил Веллер

— Да вы никак нахрюкались! — удивился вестовой, расталкивая его к обеду.

— Что-о?!

— Виноват. Я хотел сказать: наклюкались.

— Такова па-а-ээоу!эть-тическая жизнь… — заплетающимся языком выговорил Иванов-Седьмой, борясь со спазмами.

Обед был прерван транслированным воплем сигнальщика:

— Мужики-и! Вы телевизор смотрите?!!

Резко бросили жрать и включились в политику.

На балконе Белого дома махал кулаком и мегафоном генерал Макашов. Со своим породистым носом на усатой шайбе он походил на карточного короля в камуфляже, ловко вынутого из рукава. Высовываясь над пластиковым щитом, которым прикрывал его автоматчик, он выбрасывал в толпу внизу:

— Не будет вам больше! Ни мэров! Ни сэров! Ни пэров! Ни херов!

Толпа одобрительно ржала и горела рвением.

— А что будет? — вдумчиво спросил Шурка.

— Херы-то чем ему мешают? — удивился Вырин. — И как понимать, что их больше не будет?

Мегафон перехватил вкусно-мужиковатый усач Руцкой.

— Тоже мне, воевода, — презрительно сказал Колчак. — Комполка — он и есть комполка. Подполковник. Авиатор. Его дело что? — взлет-посадка, убитых списать. Полез…

— Мужчины, служившие в армии, сейчас получат оружие! — командовал Руцкой. — Машины стоят у здания мэрии. Товарищи — колонной двигаться к Останкино и захватить этот очаг заразы!

— Что у нас за национальная страсть захватывать очаги заразы, — сказал Колчак. — И так мало, что ли. Жадность фраера погубит.

— Погодите, — сообразил Ольховский. — Что за хренотень… Я ведь это уже помню!

— Все помнят, Петр Ильич, — ответили ему. — Ничто не ново под луной. Не обязательно забывать старое, чтобы оно стало новым.

С крыш защелкали снайперы.

Движение у Белого дома приобрело характер ошпаренного муравейника. Какой-то мужик потащил в кусты огромный старинный телевизор.

По другому каналу Горбачев в светлой курточке вместо пиджака долго думал и сообщил:

— Процесс пошел.

— Бшкин кот, без вариантов пошел, — подтвердила кают-компания. — Но почему такая походка?

Армейский грузовик высадил двери Останкино. Грохнул гранатомет. Автоматные очереди с визгом рикошетили от стен. Зрители переживали с балконов.

— Бондарчук, — проговорил Беспятых. — Спорю — Бондарчук.

— Что — Бондарчук?

— Ставил массовки. У него за них «Оскар» был.

— Для Бондарчука слишком мало народу, — авторитетно заявил доктор.

— А ты убитых посчитай… киновед.

Ольховский вернулся в кают-компанию как раз к моменту, когда Черномырдин повторял свой гениальный лозунг девяностых:

— Хотели как лучше, а вышло как всегда.

— Учитесь, братцы, — назидательно обратился Колчак, — как не надо делать переворот.

— Как не надо — у нас знатоков до фига. А вот как надо?

— Как надо?! Пойди и посмотри в зеркало. Можешь посмотреть на меня.

— И что я увижу?

— Погоди чуток… увидишь!

Ольховский упал на свой стул в первом ряду перед телевизором и простонал:

— Всех обзвонил… Ну нигде под нашу систему нет — ни прицелов, ни таблиц стрельбы. Ах, твою мать… Орудия есть, снаряды есть… Река замерзла, самим не подойти… кто мог знать! Буксиры на приколе, в порту никто трубки не берет. Засадили бы по Белому дому, так ведь не видно его отсюда… как стрелять?

— Да бросьте, Петр Ильич, — успокоил Мознаим. — Чего зря средства расходовать? Давайте я через военный коммутатор танкистам в Кантемировскую позвоню, они-то могут подойти.

— А! Беги звони, быстро!

Колчак оказался прав — чуток погодили и увидели, как надо.

— Тельняшки!.. — все приподнялись со стульев, вперились.

— Десантура.

— Ни фига! У них светло-голубые. А у этих темно-синие!

— Морпехи!

— Робя — наши!!!

Когда от Белого дома пошел черный дым, а сноровистые парни в тельниках под распахнутыми комбезами приступили к зачистке Москвы, авроровцы перевели дух. Поскольку в чрезвычайных обстоятельствах годятся только чрезвычайные средств, большой переворот был ознаменован большой пьянкой.

— Что такое ж-ж-жесткая з-з-зачистка? — приставал ко всем Кондрат. — Это когда столица бл-л-ле-стит, как у кота яй-яй-яй… Яй-яй-яй, как мы все-таки все сделали!

— Ребята, кому еще пирожков? — кричал распаренный Макс в амбразуру камбуза, выстукивая от возбуждения чечетку. Когда он выскакивал, рискуя простудиться, охолонуть на палубу, по городу была слышна стрельба. Он прикидывал, насколько близок уже собственный ресторан: явно освобождались вакансии.

Шурку почтили приглашением за офицерский стол.

Колчак встал с тостом. От выпитого он только бледнел.

— Все, — сказал он. — Теперь у Путина развязаны руки. Процесс принял необратимый характер. Наведение порядка — это лавина. Кто видел лавину? Неважно. Я тоже нет. Теперь увидим.

Он посмотрел по сторонам, как бы ожидая увидеть лавину, сурово кивнул и стал ловить ускользнувшую мысль. Мысль не давалась, и он поймал другую.

— Шурка! Трансляцию включи! Что? Так протяни! Быстро! Понял? Товарищи матросы и старшины! Товарищи мичманы и офицеры! Генералам и адмиралам — молчать, когда я говорю! Пацаны. Мы сделали. Я горжусь вами. С такой командой… в огонь и в воду! я готов хоть сегодня объявить войну Америке. Но этого мы делать не будем. Потому что на хера. Мы пришли. Вопреки всему. И спустили камень с горы. Не посрамили. За флот! За народ! За справедливость и за нас! Ура!

Он выпил и хлопнул фужер об пол. Остальные последовали. Шурка подумал, что хорошо бы сделать так и на камбузе, но там пили из эмалированных кружек.

— Товащщ командир, — обратился он, стараясь не покачнуться. — А стр-релять сегодня, значит… бум?

— Бум-бум, — подтвердил Ольховский, младенчески улыбаясь и беззаботно проливая пиво на ковер.

— 3-зачем?..

— А как же! Раз мы здесь.

— На всякий случай, — сказал Колчак. — Мало ли что. Не повредит. Лейтенант! Спит, сволочь… слабак. Смотрите, господа офицеры. Флот — это вам не философия.

Беспятых перекатил голову на другое плечо и зачмокал губами. Мознаим подтащил его к открытому иллюминатору, но голову на свежий воздух высунул сам.

— И троек этих поганых сегодня не ездит, а! — сделал он наблюдение, расширяя собравшиеся в щелочки глаза.

— Брось его, — велел Колчак. — Сам скомандую. — Оценил Шурку и дал ему легкого шлепка по шее. Шурка упал.