Книга Проклятие Шалиона - Лоис МакМастер Буджолд

Рекомендательное письмо Палли и положение ди Гьюра гарантировали путешественникам убежище в Доме Дочери на храмовой площади Загосура. Кэсерил отправил молодых людей купить, попросить или одолжить форменную одежду ордена, а сам отправился к портному. Его слова, что мастер может назначить цену по своему желанию, если быстро сошьёт приемлемый наряд, вызвали в доме портного бешеную активность, и когда Кэсерил примерно через час выходил оттуда, под мышкой у него был свёрток с весьма сносной копией траурных одежд шалионского двора.

После умывания холодной водой и яростного отдраивания себя мочалкой Кэсерил быстро скользнул в плотную парчовую тунику с очень высоким воротником-стойкой, натянул плотные тёмно-лиловые шерстяные штаны и сверкающие начищенные сапоги. Затем нацепил пояс и меч, которыми, казалось, целую жизнь назад снабдил его сьер ди Феррей. И меч, и пояс были довольно потёртыми, но это придавало им особое благородство. Поверх всего на плечи приятной тяжестью лёг чёрный бархатный плащ с шёлковой подкладкой. Одно из колец Исель, которое он оставил себе — с плоским аметистом, оправленным в тяжёлое золото, и налезавшее только на мизинец, — говорило скорее о сдержанности его обладателя, чем о бедности.

«Траурные одежды и пробивающаяся седина в бороде, — подумал Кэсерил, — придают ему суровый и достойный вид, чего он, собственно, и добивался».

Вид серьёзного человека. Он достал пакет с ценными дипломатическими письмами и, взяв его под мышку, вызвал своих спутников, уже успевших переодеться в бело-голубое. Они направились по узким петляющим улицам вверх по холму, в логово великого Лиса.

Кэсерил показал управляющему замком письма с печатями, и его с братьями ди Гьюра быстро препроводили к личному секретарю рея, который встретил их стоя в скромной, выбеленной известью комнате, служившей кабинетом, холодной от вечной сырости загосурской зимы.

Секретарь был в средних летах, сухощав и суетлив. Кэсерил приветствовал его полупоклоном, как равный равного.

— Я кастиллар ди Кэсерил, прибыл из Кардегосса со срочной дипломатической миссией. У меня письма к рею и принцу Бергону ди Ибра от принцессы Исель ди Шалион. — Он продемонстрировал печати, но когда секретарь протянул за ними руку, снова прижал письма к груди. — Я получил их лично из рук принцессы. Она просила меня доставить их и передать лично в руки рея.

Секретарь задумчиво склонил голову набок.

— Посмотрим, что я смогу сделать для вас, милорд. Рея просто осаждают просители — в основном родственники бывших бунтовщиков, — пытаясь обрести его прощение и милость, что довольно сложно сейчас. — Он окинул Кэсерила взглядом с ног до головы. — Думаю, вас никто не предупредил, что рей запретил носить при дворе траур по покойному наследнику, поскольку тот умер нераскаявшимся мятежником. Только те, кто хочет бросить рею вызов, носят эти печальные одежды, но большинство из них делает это… э-э… не здесь. Если вы не хотите вызвать у него гнев, я посоветовал бы вам переодеться, прежде чем вы придёте просить об аудиенции.

Кэсерил вскинул брови.

— Вам ещё не доставили новости из Шалиона? Мы, конечно, скакали быстро, но я не думал, что мы их опередим. Я ношу траур не по наследнику Ибры, а по наследнику Шалиона! Принц Тейдес скоропостижно скончался около недели назад от заражения крови.

— Ох! — испуганно пробормотал секретарь. — Ох. — Он выдохнул и взял себя в руки. — Мои глубочайшие соболезнования Дому Шалиона в связи со столь тяжёлой утратой. — Он замялся. — Письма от принцессы Исель, вы сказали?

— Да, — и Кэсерил многозначительно добавил: — Рей Орико тяжко болен и не занимается делами. По крайней мере так было, когда мы покидали Кардегосс.

Рот секретаря открылся, потом закрылся. Он проговорил:

— Пройдите, пожалуйста, со мной.

И провёл посетителей в более уютную комнату с горевшим камином в углу.

— Я узнаю, что можно сделать.

Кэсерил опустился в мягкое кресло у огня, Фойкс уселся на скамью, а Ферда принялся расхаживать взад-вперёд, нахмурившись и рассеянно глядя на развешанные по стенам украшения.

— Нас примут, сэр? — спросил он. — Проделать такой путь, чтобы топтаться под дверью, словно лавочникам каким…

— О да. Нас примут. — Кэсерил усмехнулся, когда вошёл запыхавшийся слуга и предложил гостям вино и маленькие пряники с печатью Ибры, которыми так славился Загосур.

— Почему у этой собаки нет лап? — поинтересовался Фойкс, бросив взгляд на пряник, прежде чем впиться в него зубами.

— Это морская собака, тюлень. У него ласты вместо лап, он охотится на рыб. У них колонии на побережье, отсюда и до Дартаки.

Кэсерил разрешил слуге налить ему глоток вина. Всего глоток — отчасти из сдержанности, отчасти чтобы добро не пропало зря, — ибо, как он и предполагал, едва он успел смочить в вине губы, как показался секретарь и сказал:

— Пожалуйте за мной, милорд, господа.

Ферда отставил свой бокал с тёмным ибранским вином, Фойкс стряхнул с белого плаща крошки, и они поспешили вслед за Кэсерилом и секретарём, который повёл их по лестницам и через каменный мостик к более новой части крепости. Свернув ещё несколько раз, они оказались перед двойными дверями с вырезанными на них фигурами морских животных в рокнарском стиле.

Двери распахнулись, явив взглядам путешественников изысканно одетого лорда, которого вёл под руку другой придворный. Лорд возмущался:

— Но я пять дней ждал этой аудиенции! Что за шутки?

— Вам просто придётся подождать ещё немного, милорд, — отвечал придворный, придерживая его за локоть твёрдой рукой.

Секретарь провёл Кэсерила и братьев ди Гьюра внутрь и огласил их имена и титулы.

Это оказался не тронный зал, а кабинет, менее официальный и предназначенный не для церемоний, а для совещаний. Стол, достаточно большой, чтобы раскладывать на нём карты и документы, занимал дальнюю часть комнаты. На всём протяжении длинной стены были прорублены застеклённые двери, выходившие на балкон с видом на море — бухту и гавань, сердце загосурской силы, власти и богатства. Сквозь огромные стёкла в комнату падал отражённый морем серебристый свет, рассеянный и бледный, от этого пламя свечей в настенных светильниках казалось тусклым и плоским.

Среди полудюжины мужчин, находившихся в кабинете, Кэсерил без труда узнал Лиса и его сына. Семидесятилетний рей Ибры был худощав и плешив; его рыжая в юности шевелюра превратилась в пушистую белую бахрому вокруг макушки. Тем не менее он выглядел сильным, настороженным и энергичным. У высокого юноши, стоявшего рядом с ним, были прямые тёмные волосы, как у его покойной матери-дартаканки, отливавшие при дневном свете рыжиной.

«По крайней мере он казался здоровым. Хорошо…»

Плащ цвета морской волны на принце был усеян сотнями жемчужин, составлявших причудливый узор, которые мягко блеснули, когда он повернулся к вновь прибывшим.