Книга Потаённые страницы истории западной философии - Виктор Валентинович Костецкий

«платоническому анализу» подвергаются такие понятия, как «рисунок», «живопись», «рама». По ходу статьи показана разница «определений» по Сократу, по Платону, по Аристотелю. Во всех диалогах Платона тип анализа один и тот же, «диэресис». Сократу приписывается изобретение определения понятия «через род и видовое отличие». Аристотелевский подход к определению понятий выходит далеко за пределы формальной логики, по факту им же и созданной.

Слово и знак в философии Аристотеля

В статье предпринимается попытка выявить оригинальные идеи Аристотеля в отношении языка и знаков. Анализ показывает, что Аристотель не относит слова к знакам. Можно сказать, что Аристотель под «словом» понимает заглавие рассказов о вещи. Получается так, что слово не только объединяет множество рассказов под видом общего имени, но и предполагает силлогизмы из самого себя, из «логоса». Слово, внутри которого нет других слов (рассказов), не является словом. В отношении знака позиция Аристотеля тоже оригинальна: он исключает из числа знаков всё, что только можно исключить: изображения, слова, сигналы, указатели, шифры, приметы. Понятие знака определяется Аристотелем либо в отношении памяти, либо в отношении умозаключения. Связь слова и знака в том, что слово помечено «знаком для памяти» (имя) и способно быть «знаком для умозаключения» (как термин силлогизма). Аристотель выводит слово за пределы устной и письменной речи, но сближает с изобразительностью и визуальностью.

Трактат Аристотеля «Категории»: слово и знак

Трактат Аристотеля «Категории» в истории философии имеет плохую репутацию: его либо отказываются понимать, либо пытаются сделать переложение под тот или иной «изм». В статье предпринят другой подход: в «Категориях» есть ключевое слово, которое веками остаётся без внимания. Это слово «сказанное», которое не следует понимать буквально, будто кто-то чего-то сказал. Категории относятся к «сказанному», но не человеком и даже не языком. Вещи «сказываются» сами собой; человек в своём языке выступает лишь переводчиком с «языка вещей» на «язык людей». Животные, соответственно, «язык вещей» переводят на свой «язык зверей». В философии Аристотеля «метафизика» исходит из понимания того, что вещь всегда в слове, а слово-в-вещи. Это не смешение по недомыслию слов и вещей, а иное понимание «метафизики», включая вопросы философии языка.

Переход Сенеки от Платона к Аристотелю: проблема вкуса и совести

В истории философии Сенека известен в качестве представителя стоиков и «академиков», последователей Платона. Но есть один случай, когда Сенека не только расходиться в своём мнении со взглядами Платона, но резко критикует самого Платона. Это вопрос о соотношении блага и чести. «Благо» у Платона в иерархии идей занимает высший уровень: всё из Блага. Сенека, столкнувшись с проблемой воспитания Нерона, приходит к выводу, что без чести идея блага перестает быть благом. Понятие чести в форме «прекрасного поступка» служило основой в этике Аристотеля. В итоге Сенека путем соотношения понятий благо (Платон) и честь (Аристотель) вводит в философию новое понятие: «совесть». Совесть в понятии Сенеки как единство чести и блага однозначна для всего человечества, но существует не во всяком обществе. Совести в обществе нет тогда, когда либо нет норм поведения, либо их больше одной. В этом смысле совесть есть такая норма поведения, которая одна на всё человечество – подобно «прекрасному поступку» из этики Аристотеля. Аристотель вполне отдает себе отчет в том, что понятие «честь» есть понятие сословное, но это не исключает заимствования другими сословиями, вплоть до домашних слуг. Честь возникает только в одном сословии, но заимствоваться может всеми остальными. Точно так же совесть у Сенеки. У Аристотель «честь» и «прекрасный поступок» существуют друг через друга, поэтому при переходе к эстетике возникает связь совести и хорошего вкуса. Хороший вкус столь же определён, как и совесть. Хороший вкус восходит к абсолютности совести, приобретая тем самым безотносительный характер.

Апология гегелевской диссертации «Об орбитах планет»

Гегелевская диссертация «Об орбитах планет» обычно рассматривается либо как неудачная попытка умозрительного философа сказать свое слово в астрономии, либо как малозначительные подготовительные материалы к будущей «философии природы». Однако, диссертация Гегеля совсем не об астрономии и не совсем о философии природы; она о возможной в будущем «большой физике», основанной на иных принципах, чем традиционная европейская наука. Под предлогом критики ньютоновской «силы всемирного тяготения» Гегель прокладывает путь к «философии духа», ближайшим итогом которого оказались «Феноменология духа» и «Наука логики».

В качестве объекта критики для своей диссертации Г. Гегель избрал трактат И. Ньютона «Математические начала натуральной философии». С точки зрения Гегеля, И. Ньютон не мыслит физически; он всецело поглощён вычислениями в физике. Отсутствие собственно «физического мышления» в физике и замена его математическим мышлением (на примере И. Ньютона) стало предметом диссертации Г. Гегеля «Об орбитах планет». Посыл гегелевских рассуждений сводится к тому, что при переходе от физики на Земле к физике в космических масштабах феноменология физических явлений будет иной. В частности, орбиты планет могут иметь совершенно иную феноменологию, чем это представляется астрономам на основе «карт звёздного неба».

Язык и проблемы спекулятивности в философии Гегеля

В статье «спекулятивность» рассматривается как главная характеристика философии Гегеля, её предмета и метода, причем трактовка «спекулятивности» осуществляется с позиции «хорошего вкуса», а не с позиции, к примеру, «диалектики». При «хорошем вкусе» история стремится к поэзии; формальной логике-в-словах противопоставляется логика-в-музыке, логика-в-танце, логика-в-любви, – в результате чего логика эстетической феноменологии приводит к «диалектике» в гегелевском категориальном исчислении. Трактат «Наука логики» следует воспринимать как логическое тестирование реальности с позиций «хорошего вкуса».

Анти-лингвистика М. Хайдеггера: путь Аристотеля

В основу статьи положен известный тезис о том, что язык невозможно понять из языка. Однако, предпринимаемые меры понимания языка через семиотику и социальные отношения надо признать совершенно недостаточными. В качестве исходного начала выхода философии языка за пределы языка следует принять факт избыточной сложности языка для целей межчеловеческого общения, особенно в сопоставлении с фактом избыточной сексуальности человека. Хайдеггеровские призывы понимать язык через поэзию, а в поэзии усматривать интенциональность богов, следует развить до онтологии богов, по отношению к которой онтология языка окажется вторичной. Этнографические материалы по трансовым ритуалам первобытной культуры и современные исследования «измененных состояний сознания» явно способствуют новейшим исследованиям на «пути к языку».

«Время и бытие» М. Хайдеггера: читаем вместе с Сократом

В эссе опровергается мысль М. Хайдеггера о том, что его будут понимать лет через двести. Тексты Хайдеггера достаточно однообразны по стилю; при этом их отличает глубокая укоренённость в малоизвестных тонкостях аристотелевской мысли, с одной стороны, и забота о состоянии современной науки, с другой стороны. Хайдеггер намеренно соединяет в себе культуру античного философского мышления с эрудицией филологических и физико-математических наук, что порой требует от читателя доли иронии при наличии собственных компетенций. В статье