Книга Эрнст Генри - Леонид Михайлович Млечин

первый зам Чаковского. На анкету не смотрит, смотрит только на деловые качества.

— Он не псих?

Это было в декабре 1966 года. Газета должна была выйти 1 января 1967. Я пошел. Ничего хорошего я не ждал.

За столом сидел невысокий плотный молодой господин в золотых очках.

Не поднимая глаз, он сказал:

— Мне о вас много говорили. Говорили, что вы хороший работник. Нам нужны хорошие работники. Вы приняты. Надеюсь, вы не подведете нашу газету. До свидания.

Я был поражен.

— Это все? — спросил я. — А должность какая, зарплата?

— В нашей газете это не главное! — отрезал он. — Главное — любовь к делу и энтузиазм. Мне говорили, что вы энтузиаст. Зарплата будет хорошая. Должность — заместитель заведующего отделом. Завтра выходите на работу».

Вокруг Веселовского и Суслова образовалось талантливое авторское ядро, составившее славу отечественной юмористики — Григорий Горин, Аркадий Арканов, Александр Иванов, Марк Розовский… Все они начинали на 16-й полосе «ЛГ».

Шутки понимали не все.

Звонит Сырокомскому заместитель заведующего Отделом культуры ЦК КПСС Юрий Серафимович Мелентьев (будущий министр культуры России):

— Что ты опять натворил? Министр гражданской авиации жалуется, что «Литгазета» дискредитирует Аэрофлот.

— Но в номере нет ни одной статьи об Аэрофлоте! — удивился первый заместитель главного редактора.

— Не станет министр ни с того ни с сего жаловаться в ЦК! Готовься отвечать.

Сырокомский открыл номер и внимательно перечитал все шестнадцать полос. На последней, 16-й, в рубрике «Фразы», нашел строчку: «Рожденные ползать! Пользуйтесь услугами Аэрофлота!». Шутка по мотивам знаменитой фразы Максима Горького: «Рожденный ползать летать не может»?

Перезвонил Мелентьеву:

— Юрий Серафимович! В следующем номере мы дадим фразу: «Рожденные ползать! Пользуйтесь услугами „Люфтганзы“»! Пусть министр успокоится…

— Ладно, ладно, — буркнул Мелентьев. — Будешь еще измываться над министрами.

С чувством юмора у министров, да и не только у них, не все было в порядке.

Звонит разгневанный министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко:

— Товарищ Сырокомский! Вы почему позволяете себе издеваться над дипломатическим языком, выработанным веками?

Что же так обидело главного дипломата страны?

На знаменитой странице сатиры и юмора — заметка «Дружеская встреча»: «На днях в МИД СССР состоялась дружеская встреча администрации „Клуба 12 стульев“ и его авторов с дипломатами. Встреча прошла в духе полного взаимопонимания. Стороны выразили удовлетворение состоявшейся беседой и договорились о дальнейшем сотрудничестве».

Виталий Александрович Сырокомский — мой отчим. Но мне это слово не нравится. Он стал мне вторым отцом. Я его очень любил, восхищался им. Он был газетчиком до мозга костей. Он принадлежал к редкой породе газетных редакторов, которые работают азартно, фонтанируют идеями и умеют воодушевлять своих коллег.

«Интересно было работать, чтобы какие-то сдвиги в мозгах происходили, — вспоминает Олег Мороз, заведовавший в „Литгазете“ отделом науки, — На планерке Сырокомский спрашивает: „Олег Павлович, а что у вас?“ — „На подходе статья про плагиат в диссертациях“. Сырокомский: „Отложите всё, давайте в номер“».

Он приглашал в редакцию Эрнста Генри, обсуждал интересные темы, заказывал статьи. Германские темы его особенно интересовали. Эрнст Генри по собственному опыту знал: если Сырокомскому приносили статью, он читал и сразу отвечал — «печатаю» или — «не пойдет». Выражений: «Надо подумать, посоветоваться с товарищами, позвоните на той неделе» — не признавал. Сам читал принесенную в редакцию рукопись, если нравилась — отправлял в набор и ставил в ближайший номер. Ответственности не боялся. От своего слова не отступал. Сотрудников в обиду не давал.

Как и другие авторы «ЛГ» Эрнст Генри убедился: к Сырокомскому можно прийти с любой заботой. Пообещает помочь — сделает. Талантливого работника он принимал на работу, какие бы опасные пункты ни находили в анкете бдительные кадровики. Эрнст Генри тоже слышал ходившие по Москве разговоры: Сырокомский получил в ЦК карт-бланш — берет, кого считает нужным, и все печатает…

«Сколько помню Виталия Александровича, благородство его никогда не покидало, — вспоминал литературный критик Геннадий Григорьевич Красухин. — Он не любил трусов. Он терпеть не мог бездельников, от которых избавлялся без сожаления, мог сухо и даже раздраженно говорить с проштрафившимся сотрудником. Но если уж взялся кого-то защищать!..»

Чиновники с недоумением наблюдали за новым редактором: отчего он такой смелый? Пожимали плечами: кто-то за ним стоит. И не связывались с напористым и энергичным редактором. А его сжигало страстное желание сделать газету лучшей в стране. «Что может быть прекраснее для газетчика, — говорил он, — чем сознание, что ты влияешь на жизнь, что может быть прекраснее для редактора, чем длинные очереди к газетным киоскам за твоим детищем!»

Появилась искренняя и острая публицистика, и началась эрозия единого идеологического пространства. Догмы рушились быстро. Осмелев, люди говорили что думали, высказывали наболевшее. Журналисты бросались на защиту обиженных и пострадавших, ставших жертвами бездушного бюрократического аппарата. Они хотели помочь и стране, и отдельному человеку.

Эрнсту Генри было интересно в этом коллективе. Он отказался от псевдонимов, под которыми печатался в других газетах и журналах, и вновь подписывался: Эрнст Генри. В «Литературной газете» он стал самим собой. И статьи его были событием для читателей.

Я вырос в окружении людей, которые делали «Литгазету» и рассматривали работу в журналистике как миссию, как возможность помогать людям и влиять на развитие общества. Я видел, что они буквально живут газетой. И в выходные дни работа не прекращалась. Собирались у кого-то дома, часто у нас, и обсуждали следующий номер. Так придумывались темы будущих статей и очерков. Так рождались рубрики. Знаменитую рубрику «Если бы директором был я» придумали на моих глазах. Хотели назвать иначе: «Если бы министром был я», но поняли, что не получится…

Незримые, но реально существующие рамки возможного иссушали мозг: надо было придумать способ их обойти. Самые острые очерки обкладывали цитатами из выступлений Брежнева или резолюций очередного партсъезда.

В позднесоветские времена общество желало понять, что происходит и как быть? Поэтому с наслаждением читали огромные по нынешнем временам полосные материалы. И сожалели: отчего так коротко! Статьи Эрнста Генри были объемными. Мыслящая часть страны нуждалась в интеллектуальной